Рада
Солнце заметно припекает. Ему нет никакого дела до того, что пришла осень. Уверена, мои щеки и плечи завтра будут красные, веснушки вылезут на носу. Но я по-прежнему не могу сойти с места и оторвать взгляд от моря, которое волнуется под порывами теплого ветра. Слишком давно я видела его в последний и единственный раз, когда наш детдом выиграл какой-то городской конкурс и младшие группы отправили в санаторий на все лето. Сколько мне было? Девять?
Закрываю глаза и вдыхаю морской воздух. Вживую шелест волн звучит гораздо приятнее, чем из ракушки, которую я несколько лет хранила под подушкой. Пока ее не украли – иначе в нашем зверинце и быть не могло.
Ноги щекочет морская пена, я невольно улыбаюсь. Думаю о нем. Ему бы здесь точно понравилось. Мурашки пробегают по телу, как представлю, что мне когда-нибудь удастся. Я обязательно отвезу его к морю.
– Эй, кроха! – быстро возвращает с небес на землю громкий голос Иры.
Мы работаем вместе. Невероятно, но ей удалось найти ко мне подход. Я даже не заметила, когда случилось так, что мы стали дежурить вместе. Не поняла, когда привыкла к тому, что ее муж забирает нас из столовой, где мы иногда завтракаем по утрам, и везет домой. Уже не помню, когда перестала возражать – я ведь живу в противоположной стороне.
У семьи Пустовых явно талант, потому что сопротивлялась я этой поездке не одну неделю. Они спокойно выслушали мои доводы, но в день икс почти силком затолкали на заднее сидение автомобиля, чтобы доставить к берегу Черного моря. Так я оказалась здесь, на Чемпионате России по плаванию, где муж Иры отвечает за безопасность.
Зачем им лишние заботы? Хотела бы и я знать. Кажется, этим двоим нравится возиться с девятнадцатилетней беспризорницей. Наверное, потому что они почти вдвое старше и у них нет детей. Но я все равно настырно не позволяю себе прикипать. Нельзя. Потом будет больнее.
– Помощь нужна! – кричит Ира, когда я оборачиваюсь и, щурясь от солнца, пытаюсь ее разглядеть.
Шагаю на песок, подхватываю потрепанные кеды и спешу к Пустовой. Та уже с утра при параде: с острыми стрелками и яркой помадой. Человек-праздник. И столько в ней искренней радости всегда, по-доброму завидую ее мужу.
– Что это за мешок на тебе? – окинув меня недовольным взглядом, выдает она.
Я опускаю глаза на безразмерную майку с логотипом и таинственной надписью «ВФП».
– Дали такую, меньше нет. Слушай, Ир, я все еще думаю, что это плохая идея.
– Божечки, она ж тебе почти до колен, – игнорируя меня, причитает та. Пытается заправить футболку спереди в велосипедки, но сдается. Слегка взбивает мне волосы над плечами и убирает челку с глаз, а затем смотрит так серьезно, что я невольно вытягиваюсь по стойке смирно.
– Отставить волнение. Я рядом. Делаем все вместе и вместе идем загорать, – Ира хитро подмигивает, – до старта девчонок у нас будет немного свободного времени.
Она ждет, пока я отряхну ноги и залезу в обувь, качает головой.
– Что?
Я хмурюсь, а Ира разглаживает большим пальцем морщинку между моих бровей и широко улыбается.
– Тебя, красавица, ничем не испортишь.
И как она подбила меня на это безумство? – Мысль с каждым шагом по пляжу отчетливее стучит в висках.
Я же ничего не знаю о плавании. Я даже плавать не умею! В детстве меня пытались научить, сбросив в бассейн, я так перепугалась, что больше и близко к нему не подошла. А теперь я на главных российских соревнованиях на открытой воде, это первый этап на пути к Олимпийским играм. У спортсменов здесь судьбы вершатся, что я тут забыла? Ира с мужем пытались объяснить, что должны делать «судьи при участниках», но я и половины не запомнила.
Вижу толпу пловцов у палатки, волнение захлестывает. Набираю больше воздуха, затем выдыхаю. Я не трусиха, справлюсь.
– Скажи хоть, что такое «ВФП»? – шиплю Ире на ухо и сцепляю пальцы за спиной, чтобы побороть дрожь.
– Всероссийская Федерация Плавания. Бери фломастеры, кроха, и рисуй, я займусь остальным.
Проношусь с опущенной головой мимо всей очереди, беру маркер, резким движением оборачиваюсь и скрещиваю руки на груди. В фокус попадает светловолосый парень со скучающим видом. Он стоит чуть в стороне и ни с кем не говорит. Гидрокостюм спущен до пояса, и там есть что оценить. Я таких только в кино видела. Но, прожив всю жизнь бок о бок с ребятами, давно перестала обращать внимание – мальчишки любят щеголять без маек. Мне интереснее глаза. Часто, едва взглянув в них, можно понять о человеке все. И я пытаюсь. Солнце засвечивает лицо, но я вижу короткую щетину на щеках и очерченный подбородок.
Парень оборачивается, и на мгновение его накрывает тень. А в следующее меня будто током бьет – я знаю, о чем говорю, много розеток в детстве собрала.
– Глаза сломаешь, – выдаю в ответ на прямой взгляд. – Ну? Подойдешь или до вечера ждать будем?
Он не двигается, ни один мускул на лице не дернулся. Чертов камень. А у меня коленки от страха дрожат.
– Эй, это я тебе! – повторяю и для убедительности качаю головой.
Говорю громко и четко. В детдоме тихой быть нельзя – забьют. Да и работа обязывает не шептать.
Расправляю плечи. Я вообще не из робких, но из-за того, что семнадцать лет прожила в четырех стенах и мира толком не видела, новые места, люди все еще смущают.
– Кроха, не надо…
Что не надо, я уже не слышу, потому как делаю шаг вперед и едва не сталкиваюсь с обладателем серых глаз.
Слишком близко. Он стоит невозможно близко, возвышается, как скала. Я замираю, потому что передо мной совсем не мальчик. Он выглядит гораздо взрослее. Мужественнее. Его волосы заметно темнее, чем казались при ярком свете, брови гуще. Все черты резкие, как и острый взгляд, что царапает, пока меня без стеснения осматривают с головы до ног и, кажется, не находят ничего интересного.
Он шагает к столу и поворачивается спиной. Вокруг становится тише или я выдумываю?
Отбрасываю мысли, снимаю колпачок с черного маркера.
– Фамилия?
Никакой реакции.
– Горский это, – шепчет на ухо Ира.
ЧСВ у парня зашкаливает, судя по манерам. Ну и ладно. Просматриваю фамилии в документах, нахожу его номер и молча тянусь, чтобы промаркировать спину. Правда, приходится потрудиться – недружелюбный Никита, как значится в списках, еще и очень высокий. Ну или я с ростом метр шестьдесят слишком маленькая.
Медленно вывожу номер пятнадцать на правой лопатке – выходит неровно, но я же впервые рисую на живом человеке. А еще я постоянно отвлекаюсь, потому что у него загорелая кожа и широкие плечи – за ними можно спрятать не только меня. Не знаю, зачем все это подмечаю. Бред. Но когда перехожу на левую сторону снова лишние пару секунд рассматриваю родинки, которые напоминают кривое облако. С фантазией у меня все хорошо, я давно научилась представлять конфету вместо того же подсоленного риса, которым питалась последние пару лет.
