Девочка спешила навстречу любви.
Она не шла – летела, и босые ноги едва касались влажной крыши. Та еще блестела после недавнего дождя. Скоро взойдет солнце, и вода испарится, а с ней и остаточный след, который и без того был почти неуловим.
– Я знала, – она смотрела снизу вверх, и глаза ее сияли. – Я знала, что это – настоящее чувство.
– Конечно.
– Ты любишь меня… только меня…
Он коснулся пальцами ее лица.
Теплое.
Волосы мягкие и так знакомо пахнут травами. Лепесток ромашки запутался в кудрях, и темные круги под глазами ее не портят.
Почти.
– Я… так страдала.
– Прости.
– Ничего, – она вытерла несуществующую слезинку.
Притворщица.
Именно тогда он и решился.
– Ты хочешь, чтобы мы были вместе? Навсегда? – он прошептал это в розовое ушко, и то вспыхнуло, покраснело. – Тогда ты должна кое-что для меня сделать. Сумеешь?
Она кивнула.
И эта ее готовность сделать действительно все, что угодно, взбесила куда сильнее, чем признания. Она ведь и вправду сделает.
Все, что он ни попросит…
А он не будет просить много. Он возьмет ее за руку, теплая ладошка с крошечной меткой старого шрама. Пальчики тонкие, хрупкие. Ноготки… она так и не избавилась от привычки грызть их. Он потрогал эти ноготки и погладил шрам, прощаясь.
– Идем.
Она покорно шагнула на край крыши.
Солнце уже показалось, а значит, стоило поторопиться.
– Видишь, – он провел рукой в воздухе, позволяя иллюзии раскрыться, – нас ждут. Сегодня мы поженимся, а завтра расскажем обо всем.
Он точно знал, что она видит.
Дорожку средь клиновидных маррантов. Узкие и высокие, с серебристыми листьями, которые марранты не сбрасывали и зимой, они напоминали диковинные пирамиды. Сиял белизной девичий кумарис, прозванный невестиным цветом. И редкие желтые пятна лютиков лишь подчеркивали искристую эту белизну. Мох наползал на камни…
Храм.
– Это…
– Здесь не спросят о дозволении родителей, – он поцеловал ее пальцы. – И никто никогда не скажет, что наш брак незаконен. Понимаешь?
Она кивнула, не сводя взгляда с нагромождения валунов, среди которых то тут, то там виднелись статуи. В отличие от храма их время не тронуло.
– Ты же понимаешь, что иначе нам не позволят…
– Д-да… – она обернулась. – А ты… ты уверен?
– Конечно.
Его начала раздражать эта нерешительность.
– Но если ты не готова… я не могу держать портал вечно.
И она решилась.
Один шаг.
Всего один шаг, и иллюзия задрожала, осыпалась ворохом разноцветных искр. Она только и успела, что коротко вскрикнуть. Звук удара был… неприятным. Почему-то он представлял это иначе, но… он выглянул, убеждаясь, что все прошло именно так, как должно.
Девушка лежала, распластавшись на каменных плитах. Ее изломанная фигурка с высоты седьмого этажа гляделась ненастоящей, кукольной. Ручки-ножки, кружевное платьице, волосы светлым ореолом… даже в чем-то красиво, правда, он понимал, что эта красота – тоже иллюзия.
Стоило поспешить, а то мало ли…
Шлюха свое заслужила, но что-то подсказывало, что законники с такой постановкой не согласятся.
– Ну ты и с-стервь, – сказал Вадик, потирая ушибленное колено.
– А то! – Я пнула его по голени, уже без особого раздражения, но так, для острастки, добавив: – В следующий раз вообще яйца оторву…
Я вывернулась из теплых Вадиковых объятий.
Тоже мне… если мы пару раз прогулялись по парку, то теперь, значит, руки распускать можно? Я вытерла губы, раздраженно подумав, что день определенно не задался.
Сначала у мамашки приключился внеочередной приступ глобального чувства вины передо мной, которое она выплескивала в слезах и причитаниях. А значит, и думать нечего, к вечеру дозу найдет. И хорошо, если чего легенького, что только мозги отключит.
Надеюсь, хоть дружков своих на хату не потянет.
А с другой стороны, Танька всегда была не против поменяться на ночь.
Из дому я убегала, рявкнув, чтоб мамашка и не думала ширяться, потому что… просто потому, – ей мои аргументы до одного места.
Сбегала так быстро, что не разминулась с Софкой с первого этажа. Да и немудрено, в Софке два центнера весу, которые дорогу перекрывали надежней, чем холестериновая пробка сосуд. Характер у Софки соответствующий весу. Наши ее вообще ведьмой полагали, а потому относились уважительно, чем окончательно разбаловали.
– В мое время, Маргарита, – Софкино лицо было гипертонически красно, три подбородка надежно скрывали больную – а у такого человека здоровых органов однозначно немного – щитовидку от мира, – девушки не носились сломя голову.
– Так когда это было, баба Софа…
Она терпеть не могла, когда ей намекали на возраст, краснея еще больше. Круглый рот ее раскрывался, извергая слова, которые почему-то моего сознания не достигали. Может, потому, что это сознание давно научилось отсекать несущественную информацию.
– …Наплачешься ты еще, – донеслось в спину.
Куда уж больше-то?
На автобус я опоздала.
И до института пришлось нестись галопом. Срезать вот решила через узкую кишку Завязьего переулка, слепую, как аппендикс. А тут Вадик с его обнимашками, резво перешедшими в поползновения весьма определенной направленности.
Еще и поцелуи слюнявые.
От слюней чужих меня мутило, а холодные Вадиковы лапы под кофтой лишь добавляли остроты ощущениям.
– Марго… ну чего ты? – он меня догнал и пошел рядом, огромный, нескладный и, честно говоря, не особо симпатичный. Наши-то дуры млели, правда, не от неземной Вадиковой красоты, а от осознания, что у этого гоблина собственная хата имеется и машина, и вообще кошелек у него пухнет от бабла.
Предки у него козырные.
Ага.
Предки, может, и козырные, и на сыночка единственного не жалеют тратиться, только сомневаюсь, что обрадуются они нищей невестке. А Вадичек пусть в грудь свою стучит, аки горилла в бубен, но без предковых благословений и дня не проживет.
Какого я с ним связалась?
Сама не понимаю. Никак помутнение нашло…
– Найди себе кого, – сказала я, пошевелив пальцами. Кажется, левая кроссовка готова была развалиться. В этом состоянии готовности они пребывали уже третий месяц, и я очень надеялась дотянуть до ноября. А там на зимние перейду… если хватит, на что купить.
– Марго, ты чего, обиделась, что ли?
Вадик засопел и поскреб небритый подбородок. Он наивно полагал, что щетина делает его более мужественным.
– Нет.
– А чего?
– Ничего, – я потерла шею. – Просто… не получится у нас ничего.
В Вадиковых полупрозрачных глазах застыла обида.
– Марго…
– Послушай, – сегодня я была зла, и злость требовала жертв. – Ты хороший парень, только… тебе подружка нужна. На месяцок-другой… третий, если выйдет. Чтоб не напряжно и без обязательств. А со мной так не получится. Или ты согласен и дальше за ручку держаться?
Вадик промычал что-то нечленораздельное. С речью у него вообще проблемы наблюдались, как и со способностью рассуждать, логикой и вообще мыслительными процессами. Именно поэтому и учился Вадик в нашей богом забытой ветеринарке, а не в столичном меде.
