На Тверском княжеском столе после кончины князя Александра Михайловича сел старший сын его Михаил.
С юных лет был он благочестив и сострадателен к нищим и калекам. Сделавшись тверским князем, Михаил не раз отправлялся с своим близким боярином по вечерам, переодетым в простое платье, по кружалам и заезжим дворам, стараясь выведать, как относятся к нему тверитяне; хотелось ему разведать и об истинных бедняках и неимущих горожанах.
Чаще всего посещал князь питейный дом по названию «Облуп», находившийся за Волгою.
В грязном помещении кабака постоянно толпилась «кабацкая голь», как называли тогда весь пропившийся люд. Среди последнего было не мало людей, еще не окончательно погибших, и вот о них именно хлопотал князь, стараясь вырвать их из разгула и власти хмельной браги.
Незамеченными вошли князь Михаил со своим боярином Шершебней в кабак, переодетые в простые суконные кафтаны, и сели в углу, наблюдая за толпившейся «голью».
Громко шумели обычные посетители «Облупа». Кого только здесь не было!
Тут сидел и неудачник, торговый гость, потерявший на торгу свои деньги, и ражий парень, плотник, не находивший себе работы, и слепец-гусляр, завернувший в кабак, чтобы промочить усталое от пенья горло. Шумели здесь и посадские люди…
Кабатчик, довольный хорошей торговлей, едва успевал наполнять брагою глиняные стопки.
– Эх, гуляй моя голова! – крикнул Корсук, молодой парень из дворянских детей. – Обидел меня понапрасну супротивник мой, кривдой оттягал имение мое! Пропадай последняя деньга!
И он вышвырнул хозяину серебряную гривну,
– Как же могла кривда побороть правду? – спросил его князь.
– Очень просто, дядя, – ответил Корсук и рассказал про свою невзгоду.
Князь внимательно выслушал его, и, когда он окончил, сказал:
– Приходи, молодец, на княжий двор, у меня там знакомец имеется, вызволит тебя из беды непременно.
– Ой ли? В век не забуду твоей помощи, дядя! – обрадованно проговорил обиженный.
Заметил князь и двух стариков, сидевших потупив взоры, в углу.
– Что же вы, старички, к столу не идете, брагу не пьете? – спросил он их.
– Что, кормилец! Не брагу пить, а хлебушка достать негде… голодны… поди, второй день ничего не ели.
И им велел князь придти к княжьему терему, обещал похлопотать за них.
Немного времени пробыл князь Михаил в «Облупе», многих позвал к себе на княжий двор, не говоря, кто он сам.
– Пошто не придти? – довольно проговорил слепой-гусляр: – придем! Ты только, дядя, не обмани нас.
Михаил улыбнулся.
На другой день к полудню собралась на княжий двор вся «кабацкая голь», приглашенная князем.
– Где же тут найти старика, – Михаилом прозывается? – спрашивал Корсук у княжеской челяди.
Последняя, предупрежденная князем, вводила всех пришлых в большую палату и сажала за накрытый ширинкою стол.
Сюда явились и два старика, и ветхий слепец-гусляр, и много других посетителей «Облупа». Все с нетерпением ожидали, когда выйдет к ним Михайло, чтобы передать их просьбы князю.
– Эко, никак и обедать дают! – послышались голоса «голи», заметившей принесенные дымившиеся чашки с варевом.
И, не дожидаясь приглашения, весь этот голодный, люд уселся за стол и начал истреблять поданое.
Князь Михаил смотрел из другой горницы за своими случайными гостями.
Когда первое кушанье было съедено, и бедняки утолили немного свой голод, Михаил вошел в палату и с приветливым словом обратился к обедающим.
Радостные восклицания раздались со всех сторон.
– А вот и ты, дядя! – сказал Корсук. А мы тут промеж себя гуторили, что ты нас обмануть надумал и князю про нас не сказал.
Михаил снова улыбнулся.
– Не бойся, друже, – сказал парню князь, – вот подожди немного, сам сюда послухать вас выйдет.
Бедняки оживились и стали ожидать выхода князя.
Михаил переоделся в княжеское богатое платье и вместе с княгинею и детьми снова явился к «голи».
С нескрываемым изумлением глядел на него Корсук и другие бедняки и вдруг упали к нему в ноги.
– Прости нас, княже, что мы не узнали тебя раньше и утруднили нашими просьбишками!
– Рад, други, что пришли вы ко мне! – приветливо сказал князь и, обратившись к Корсуку, промолвил: – Разузнал я, парень, про твое дело. Именье свое ты получишь обратно, так как оно кривдою от тебя отнято.
Старцам повелел князь Михаил жить и кормиться на княжьем дворе. Тут же пристроил и слепца-гусляра.
Указывая на бедняков своим детям, князь сказал:
– Помните мой завет: всегда помогать бедным, кормите их, давайте им приют, и Бог не оставит вас!
Пред смертью, пока был еще в силах, он говорил окружающим:
– Простите меня, братия и дружина, добрые сыны тверские! Оставляю вам любимого и старшего сына Ивана. Пусть будет он вам князем вместо меня. Любите его, как и меня любили, а он пусть соблюдает вас, как я вас соблюдал!..
Затем он принял схиму под именем Матвея и через восемь дней скончался.
Тяжко стонала Русь под игом ляхов, междоусобицы терзали полуразоренную страну. Козельск, Вязьма, Чернигов, Брянск и много других городов были захвачены различными бродячими шайками запорожских казаков. Новгород и Псков попали в руки шведов. Взял польский король Сигизмунд и Смоленск, а скоро и сама древняя столица Руси – Москва тоже не миновала его рук. Москвичи даже целовали крест, присягая его сыну Владиславу, как законному русскому царю…
«Великая разруха» охватила всю Русь.
Народ, бояре, не перешедшие на сторону поляков или Тушинского самозванца, в отчаянии не знали, что предпринять, что делать…
Но рассвет был уже не далек.
Подавили могучий русский дух враги, но не искоренили его совсем. Понял русский народ, этот исконный богатырь, что попал в неволю, тряхнул широкими своими плечами, и посыпались враги как осенние листья!
В Нижнем-Новгороде раньше, чем где-либо воспрянула эта сила. Простой мясник Козьма Минин-Сухорук сумел воодушевить своею пламенною речью нижегородцев, поднять упавший дух.
– Отдадим все наше имущество, заложим жен и детей наших, но вызволим из рук ляхов сиротствующую Москву! – прогремел на нижегородской площади его голос.
Воспрянул весь народ и отдал все, что имел, на содержание людей ратных, на спасение родной земли. Козьма Минин был наречен выборным от всей земли русской:
– Спасибо за честь великую, сограждане, – поклонился народу Минин, – должны мы теперь избрать достойнаго вождя нашей рати… Люб ли вам князь Димитрий Михайлович Пожарский?
– Люб, люб! – загудели тысячи голосов.
– Страждет он еще от полученных в боях за родину глубоких ран и язв, не согласится, пожалуй… – послышались нерешительные голоса.