1.1. Начало христианской жизни
«Жизнь христианская не есть жизнь естественная. Таково же должно быть и её начало»2, – отмечает Феофан Затворник в одном из своих творений. Почему святитель называет эту жизнь неестественной? В Евангелии от Матфея есть эпизод, когда апостолы, услышав о высоких идеалах новозаветного учения, в недоумении воскликнули: «Так кто же может спастись? А Иисус, воззрев, сказал им: человекам это невозможно, Богу же всё возможно» (Мф. 19: 25—26). В данном контексте следует понимать и утверждение преосвященного Феофана, поскольку жизнь по Евангелию превышает естественные возможности человека и для её начала необходима помощь Божественной благодати. Как влага и тепло, действуя на скрытый в семени росток попадают внутрь и сообщают семечку жизненную силу, так и Дух Божий, проникая в наше сердце, полагает в нём «желание и свободное искание» жизни духовной3. «Итак, желаешь начать жить по-христиански, взыщи благодати. Минута, когда низойдёт благодать и сочетается с твоею волею, будет минутою рождения жизни христианской – сильной, твёрдой, многоплодной.
Где обрести и как принять благодать, зачинающую жизнь? Стяжание благодати и освящение ею нашего естества совершается в Таинствах. Здесь мы предлагаем действию Божию, или приносим Богу свою непотребную природу, – и Он действием Своим претворяет4 её. Богу угодно было, для поражения гордого ума нашего, в самом начале истинной жизни, сокрыть силу Свою под сенью5 вещества простого. Как это бывает, не постигаем, но опыт всего христианства свидетельствует, что иначе не бывает.
Таинств, преимущественно относящихся к началу жизни христианской, два: крещение и покаяние. Потому и правила касательно начала жизни истинно христианской собираются одни вокруг крещения, а другие – вокруг покаяния»6. «Крещение есть первое в христианстве Таинство, соделывающее человека-христианина достойным сподобляться даров благодати и чрез другие Таинства. Без него нельзя войти в мир христианский – сделаться членом Церкви»7. «Начало благодатной христианской жизни полагается в крещении. Но редкие сохраняют благодать сию; бо́льшая часть христиан теряет её… Все таковые не имеют уже в себе жизни истинно христианской; им снова надобно начинать её. Святая вера наша предлагает для сего Таинство покаяния… Согрешил ли, познай грех и покайся. Бог простит грех и опять даст тебе сердце новое и дух новый (Иез. 36: 26). Другого пути уже нет: или не греши, или кайся. Даже, судя по многочисленности падающих по крещении, надобно сказать, покаяние стало для нас единственным источником истинно христианской жизни»8.
Что же происходит с человеком в момент приобщения церковных таинств? Святитель Феофан отвечает на этот вопрос следующим образом: «Как крепко спящий, какая бы ни приблизилась опасность, не проснётся сам и не встанет, если не подойдёт кто сторонний и не разбудит его, так и тот, кто погружён в греховный сон, не опомнится и не встанет, если не придёт к нему на помощь Божественная благодать»9. Из приведённых слов следует, что действие благодати не нарушает нашей свободной воли, оно лишь указывает на отличие греховного сна от настоящей праведной жизни. При этом оступившийся вновь оказывается перед выбором: с одной стороны узкий путь ко спасению, с другой – широкая дорога страстей, ведущая в погибель. Однако грех уже не кажется таким приятным, он теперь не внутри, а как бы снаружи человека, всё ещё манит, но не имеет власти повелевать. В то же время причастник благодати видит всю полноту и достоинство жизни с Богом. Подобно блудному сыну из евангельской притчи он приходит в себя и говорит: «…сколько наёмников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наёмников твоих» (Лк. 15: 16—19). И Отец Небесный, принимая искреннее покаяние, обнаруживает Себя в непостижимом действии церковных таинств и словно отвечает кающемуся словами той же притчи: «…принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного телёнка, и заколите; станем есть и веселиться! ибо этот сын мой был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся» (Лк. 15: 22—24). Тем самым Господь показывает обращённому, что более не помнит его грехов, наполняя сокрушённое сердце особой радостью.
Но как отличить действие благодати от «самодельного воодушевления»10, когда руководствуясь житейской логикой мы только изображаем христианское благочестие? «Самодельная жизнь, как бы она не была красна на вид и как бы ни держалась форм христианской жизни, никогда не будет христианскою»11, – предупреждает святитель. «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит» (Ин. 3: 8). Следовательно, благодатное переживание всегда внезапно, к нему нельзя подготовиться, нельзя запланировать. Оно возникает неожиданно и, обнаруживая безобразие порочной жизни, привлекает к жизни праведной. «Заметь, сколь необходимо сие действие благости Божией на пути освобождения души из области греха. Цель возбуждения благодатного и сила его – в том, что оно извлекает человека из уз греха и поставляет на точке безразличия между добром и злом. Весы воли нашей, в которых она склоняется то на ту, то на другую сторону, должны теперь стоять в уровень. Но этого не будет, если не дать грешнику вкусить хоть в предощущении сладость добра. Если не дать сего, то сладость греха, как уже изведанная, сильнее влекла бы его к себе, нежели добро, и выбор всё падал бы на сторону сего последнего, как и бывает в задумываниях переменить жизнь без благодатного возбуждения. Ибо то общий закон; ignoti nulla cupido, то есть чего не знаешь, того не желаешь. Но когда, в благодатном возбуждении, дается ему вкусить сладость добра, то и оно начинает привлекать его к себе, как уже изведанное, ве́домое и ощущаемое. Весы равны. В руках человека полная свобода действия.
