Деревенские праздники – крайне шумные и утомительные мероприятия, и я уверена, кто хоть раз присутствовал на чем-то подобном, точно со мной согласится. А если ты не придешь – потом еще очень долго вспоминать будут, а слухи по деревне распространялись очень быстро. А уж если праздник как-то касается семьи председателя колхоза, то отсутствие на празднике и вовсе сочтут оскорблением. И простая мирная жизнь сильно осложнится.
Бабушка моя это понимала. Да и я, несмотря на свой юный возраст, тоже. Поэтому сейчас мы сидели в доме председателя за столом. Да не просто абы где, а на местах почетных гостей, то есть совсем рядом с семьей председателя. И если сам Владимир Афанасьевич довольно радушно общался с моей бабушкой, то его жена, Наталия Владимировна, слывшая по всей деревне женщиной с тяжелым характером, явно была недовольна таким соседством. Правда, я не могла понять, что ее раздражает больше: соседство моей бабушки с ее семьей или то, что меня посадили рядом с ее сыном.
А сын председателя, Миша, был довольно красивым. Высокий, под два метра роста, голубоглазый блондин, с фигурой как у богатырей, которых обычно рисуют на картинках в книгах. В перерывах между опрокидыванием в себя бокалов с пшеничной водкой и заеданием их закуской, которая на столе стояла в избытке, парень то и дело бросал на меня многозначительные взгляды. Правда, я была уверена, что чувств во всем этом нет совершенно, просто, хотя я уже год жила в деревне, все еще оставалась чужой.
Разумеется, эти взгляды, которые бросал на меня Миша, не ускользнули от внимательного, хотя уже довольно пьяного взгляда председателя.
– Что, сын, нравится тебе Иришка?
– Нравится, – легко и просто согласился Миша, снова переводя взгляд из своей тарелки на меня. Отчего-то от его пьяного взгляда мне стало не по себе.
– А ты что думаешь, Дарья Ивановна, может по осени свадьбу-то и сыграем? Мой сын – партия завидная, каждая девка, небось, хочет стать женой председателя колхоза. А парень он и сильный, и умный. Мужем хорошем твоей внучке будет.
– Поглядим, – скромно опустила очи долу моя бабушка.
Председатель снова улыбнулся, а затем громко объявил тост за помолвку своего сына. Я почувствовала, что краснею: неловко стало от большого количество взглядов, разом устремившихся на меня. Правда, у всех в глазах читалось скорее любопытство. Только у Наталии Владимировны взгляд, направленный на меня, был совершенно недобрым.
– Доброе утро, внученька, – бабушка уже накрыла на стол. – Хорошо выспалась, птичка моя?
– Да не особо, – честно ответила я, действительно чувствуя себя уставшей. Деревенские праздники заканчивались поздно, поэтому с бабушкой домой мы вернулись уже за полночь. – Ночью гроза была, но странная какая-то… Ты слышала?
– Слышала, – кивнула бабушка. Морщины на ее круглом лице стали сразу заметнее, как всегда было, когда она задумывалась. Я тоже отхлебнула из своей чашки, несколько радуясь, что все же пошла лицом в маму, а она в деда, и оно было не круглое, как у бабушки, а овальное. Да и в принципе я, по словам отца, была больше похожа на маму: рост у меня средний – метр семьдесят, довольно худая, я всегда выглядела младше своих лет, однако силы воли мне было не занимать. Именно поэтому я, в четырнадцать лет, пошла на курсы сверхметких стрелков при ОСОАВИАХИМе, куда пригласили моего отца, майора Красной Армии, преподавать снайперскую подготовку. А если быть точной – стрельбу. Два месяца спустя я получила знак «Юного Ворошиловского стрелка», а год спустя почетный для моих лет знак «Ворошиловского стрелка первой степени». Единственное, о чем я жалела, что пока не могла получить этот же знак, но второй степени. До него допускались только те, кому уже исполнилось восемнадцать, а мне только-только семнадцать стукнуло.
Но стрелять я всегда любила. Этим я точно пошла в отца. Рано, – в три года, – оставшись без матери, я росла под его опекой. Он, человек военный, прошедший Гражданскую, был человеком чести и слова. Долго горевать о матери себе не позволил, но больше не женился. Однажды я, рыдая после того, как Илья из параллельного девятого «Б» пригласил на школьные танцы не меня, а мою подругу, Полину, спросила, почему же папа не нашел больше никого себе, он, ласково погладив меня по волосам, ответил так:
– Поверь мне, Ирочка, влюбленностей у человека может быть в жизни много, а вот любовь – она одна. И на всю жизнь. А маму твою я любил.
– Задумалась о чем-то? – ласково поинтересовалась бабушка.
– Так, – ответила я, поднимая на нее взгляд. – Об отце я думала.
– Хороший он был человек, отец твой, – улыбнулась бабуля. Она уже поставила на стол старенький радиоприемник и сейчас крутила ручки громкости. – Хороший, да только где это видано, чтобы детей в шесть лет в школы отправляли, а девочек стрелять учили. Эх, – она покачала головой. – Спросить тебя хотела, Ира. Сын председателя, Миша, кажется тебе милым?
– Ну, – нахмурилась я. – Он красивый очень.
– Красивый, – задумчиво протянула бабушка. – Ну, ничего, может, действительно слюбитесь. До осени еще долго. А породниться с председателем нам бы было очень кстати. Шаткое у меня положение, понимаешь это, девочка моя?
Я нахмурилась. О чем говорит бабушка мне было понятно. Мой отец был очень умным человеком, да и говорил со мной всегда прямо. И некоторые решения Советской власти он не одобрял, но и никогда в ней не сомневался. Одно из того, к чему отец относился со сдержанным неодобрением, была политика против «недобитков царского режима». То есть против князей, графов и некоторых других благородных людей. С чем это было связано, я начала догадываться довольно рано, но еще раньше я запомнила, что не стоит слишком много рассказывать о своей семье. А если кто спросит про маму, то говорить коротко, что она родилась в начале века в Киеве и умерла от воспаления легких, когда мне было три года. В принципе, в этой истории все было правдой, кроме одной вещи. В ней не говорилось, что мой дедушка был княжеского рода.
Хотя, если быть до конца честной, а к честности меня отец приучил тоже с ранних лет, на момент рождения моей матери дед мой князем уже не был. А было оно так: в свои шестнадцать молодой княжич Дмитрий Хованский приехал в деревню, где сейчас жила я, чтобы обсудить вопросы наследства со своей родной теткой. И встретил мою на тот момент шестнадцатилетнюю бабушку, дочь крайне зажиточных крестьян. Влюбился он в нее без памяти, в город увез, через некоторое время они поженились. За это его родственники лишили единственного наследника титула, позволив ему лишь фамилию сохранить. Зато родителей бабушки в деревне все резко зауважали. А через некоторое время у них дочь родилась.
