В поезде и не только
рассказ
Поезд шел в хорошем расслабленном ритме позднего лета. На коротких остановках просматривались пустые платформы, на длинных стоянках из полупустых вагонов не спеша выходили заполнить пространство запоздалые отпускники и свободные от ответственных мыслей о работе нестарые пенсионеры. В плацкартном вагоне пассажирского поезда ехали на юг те, кому не судьба летать самолетами равно новых, как и старых авиакомпаний, однако комфорт неожиданно для себя все согласно обнаруживали: в каждом отсеке находилось по два-три пассажира, боковые места не были заняты вовсе. Так что, прищурив глаза, для того чтоб не замечать отсутствия дверей между купе, и увеличив звук радио, чтоб не слышать присутствия соседей, можно было при большом желании даже вообразить себя пассажиром мягкого или хоть купейного – то есть вполне европейского вагона, двигающегося на постсоветском пространстве в направлении подальше от повседневности. «Ведь вы этого достойны!» – пусть средств и не всегда хватает, зато всегда хватает воображения.
Две дамы, в возрасте хорошо за пятьдесят, плохо представляющие, с какими ископаемыми их ассоциируют приветливые молоденькие проводницы, воодушевленно пили чай, предвкушая наслаждение от предстоящего тесного общения в течение двух недель на побережье «самого синего моря». Они с радостью констатировали, что их почти случайная встреча на параллельных полках несет в себе некое знамение. Они не виделись многие десятки лет, хотя по телефону периодически договаривались об обязательных встречах. Эти бывшие одноклассницы, испытывая самые противоречивые чувства, среди которых симпатия не являлась определяющим, наконец-то смогли посчитать на щеках друг дружки глубокие борозды морщин. Благо обе уже были в очках, что придавало солидности, уверенности в собственном праве на суждение о добре и зле и осуждение всего, что было злом. Злом же, при первоначальном обмене мнениями, единодушно были признаны старые мужья, так и не сумевшие за долгий период сосуществования понять глубины чувствований и широты интересов своих спутниц жизни.
Проводница постарше, которая выдавала белье, подмигнула младшей, подсчитывающей выручку:
– Еще две искательницы приключений. Мужья им не угодили.
Однако тема мужей, как ни привычна она была и хорошо освоена, очень скоро заставила обеих дам замолчать и задуматься. Повторяться стало скучно, это раз. А два – это было вспыхивающее торжество в глазах собеседницы, которое оставалось невидимым при телефонном упоминании словосочетания «мой козел». Без телефонного барьера слово воздействовало сильнее и его интерпретация была несколько посложнее, возбуждая не одно только сочувствие чужому горю, но также и торжество собственной силы над чужой слабостью. Подобное абсолютно естественное переживание выглядело как бы сродни предательству, чего ни одна из дам по отношению к себе не могла одобрить, именуя его злом.
Тогда обе подружки, помолчав несколько минут, обратились к кроссворду. Это изобретение человечества заслуживает отдельного дифирамба, но дамы ограничились скупой критикой в адрес авторов «нынешних кроссвордов, некорректно ставящих задачи перед публикой».
– «Резвый мужчинка», шесть букв! – с подчеркнутой иронией возгласила та дама, которая была повыше ростом и обладала дивной стрижкой без названия и без малейшего следа парикмахерских усилий, по собственным словам дамы. Проводница помладше похожую стрижку делала в салоне за бешеную цену. Но чтобы старуха носила на голове такое! Впрочем, сама дама свою стрижку любила, называла ее диссидентской, и не желала выбрасывать денег на то, чтоб ее голову уродовали чужие руки. «Если хочешь сделать хорошо, сделай это сам!» – смело повторяла она полюбившуюся присказку. Последние лет тридцать стриглась она сама собственноручно, в собственной ванной, опаздывая на работу, или спеша в магазин, или принарядившись в филармонию, неважно при каких обстоятельствах, лишь при одном обязательном условии, что челка начинала мешать видеть мир. Тогда возникал очередной вариант прически.
– Я балдею от этих кроссвордов, – отозвалась приятельница, сверкнув золотом, вправленным в аккуратные челюсти. – «Резвый мужчинка» мне уже встречался. Это никак «живчик». Ну-ка, проверь. – Сама она была пока что занята надломившимся ногтем и под аккомпанемент общения с подругой подчищала перышки, попримявшиеся после ночного бдения при пересечении границы между двумя независимыми государствами: спать не давали поочередные – с обеих сторон – проверки документов и заполнение миграционной карточки. Нарядная прическа, которой могла бы позавидовать сама усталая Алла, если бы дама была особой публичной и мелькала бы на телеэкране, эта потрясающая всех близких и далеких друзей и недругов прическа, представлявшая замысловатые пружинки волос, светлой папахой укрывавшая пол-лица и удачно маскировавшая морщины, прическа приобрела в дороге неправильную форму. Теперь специальным гребнем в форме вил надо было уложить волосы нимбом вокруг лба. Дама эту прическу придумала сама, в девичестве, наскучив накручиванием шиньона, придумала, но никогда не опускалась до того, чтобы самой исполнять свой замысел. Она достаточно зарабатывала, чтобы оплачивать услуги тем, кто предназначен эти услуги оказывать.
Кроссворд был, конечно, «для кретинов». Его вопросы, то примитивные, то искусственно усложненные, были теми, что кочевали из кроссворда в кроссворд.
– Все-таки вопрос интеллектуальных развлечений остается нерешенным, – высказалаcь дама с самодельной стрижкой под диссидентку, проще говоря «под горшок», – если ты чуть выше среднего уровня, справляйся с проблемой культурного досуга самостоятельно. Хочешь – пой, хочешь – танцуй, хочешь – пей. Главное – найти компанию.
Обе интеллектуалки одновременно глубоко вздохнули. Переглянулись и тихонько посмеялись над синхронностью поведения, которое в их далеком детстве приводило многих к ошибочному впечатлению, что они двуяйцевые близнецы: совсем непохожие по форме и абсолютно одинаковые в поведении, что часто ошибочно принимается за содержание. И никаких поползновений доминировать. Ну точно как сестры.
Проводницы, по очереди прибираясь в вагоне и обмениваясь очередными наблюдениями, отметили, что для сестер старухи слишком разные, но что-то их неуловимо сближает. Например, ложками в стаканах звенели абсолютно синхронно. Печенье друг дружке предложили одновременно, столкнувшись крючковатыми пальцами. Пальцы мгновенно предательски продемонстрировали эстетические пристрастия обеих старух: кудрявая обладала коротенькими миниатюрными пальчиками, гофрированная кожа которых грамотно камуфлировалась золотыми колечками, костлявость руки старухи стриженой, напротив, подчеркивал громадный камень в металлической оправе. Кроме того, наблюдались еще некоторые незначительные отличия: лицо, наполовину скрытое пышной папахой завитушек, не выражало особой любви к несовершенствам мирозданья, напротив; оно свидетельствовало о проницательности, непримиримости и твердости убеждений, какие свойственны, к примеру, воспитательницам детского сада или цирковым укротительницам; на лице носительницы диссидентской прически даже и неискушенный наблюдатель мог прочитать умиротворенность, характерную для постоянной клиентки психо-неврологического диспансера либо лесбиянки со стажем.
