Почему люди пишут стихи? Не знаю. Не нахожу ясного ответа и во всезнающем Интернете. Порыв души? Безусловно! Но это слабый ответ. Называют множество причин, по которым люди увлекаются рифмой. Объясняют даже такими явлениями как ритмы и вибрация. Возможно. Но вибрация касается всех, но не все пишут стихи. Ладно, оставим этот вопрос. Есть такое желание, вот и пишут. И я иногда сочиняю стихи потому, что мне нравится рифмовать мысли, суждения о каких-то событиях, делах и поступках людей. Полагаю, что стихами это можно выразить ярче, чем прозой. Профессионалом себя не считаю. Просто любитель. Преклоняюсь перед такими настоящими поэтами как Александр Пушкин и Михаил Лермонтов, Владимир Маяковский и Сергей Есенин, Александр Твардовский и Константин Симонов, Роберт Рождественский и Расул Гамзатов, Владимир Высоцкий и Николай Добронравов и многими, многими другими, близкими к ним по своему поэтическому мастерству и пониманию жизни. Но они – великие, либо знаменитые или хотя бы известные. А есть ещё и рядовые поэты. И, всё же, – поэты. Не всем же быть знаменитыми. Нельзя же сказать так: «Если ты не знаменит, то и не лезь со своими стихами». Говорю это вовсе не для оправдания себя, а лишь в защиту рядовых поэтов. Ибо не было бы рядовых, не было бы и знаменитых. Всё в жизни оценивается в сравнении. А оценки могут быть разными, как неповторимы и сами люди. И пристрастия бывают разные. Кому-то нравятся лирические стихи, а кому-то – заумные, философские. Кому-то – сатирические, а кому-то – политические.
И так далее. Равно, как и отношение к поэтам, со стороны любителей поэзии – разное. Кто-то влюблен в Пастернака, а кто-то к нему равнодушен и вообще не понимает, что он хочет сказать своими стихами. Взять даже его стихотворение «Зимняя ночь», которое одними критиками объявляется великим и бессмертным, а другими – образцом пошлости («скрещенье рук, скрещенье ног…»). Смысла в этом стихотворении не нахожу и я. Не зря стихотворение озаглавливают по-разному. То называют «Зимняя ночь», то «Свеча горела на столе», то просто «Свеча». Кто-то призывает не понимать его буквально, а читать между строк. А зачем писать стихи, которые надо читать между строк? Вот и получается, что одни видят в этом стихотворении тему жизни и смерти, другие – вершину любовной лирики, а третьи – просто не понимают, о чём оно. Правда, любимый мною Маяковский, отвечая своему оппоненту, сказал: «По-моему, то, что слишком ясно, просто глупо». Но я стихи Маяковского понимаю и люблю, а стихи Пастернака не понимаю и не люблю. Может быть, он настолько гениален, что для ума простого смертного непостижим? Ладно, приведу полностью это стихотворение, называемое то «Зимняя ночь», то «Свеча горела на столе», или просто «Свеча», а уж читатель, который не удосужился прочесть столь великое творение, пусть судит сам, о чем оно.
Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами ночничка
На платье капал.
И всё терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал как ангел два крыла
Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
По-моему, бессмыслица. Ну, какие тени могли ложиться на потолок от свечи, которая «горела на столе», а уж тем более от «скрещенья рук, скрещения ног»? Такого не могло быть, даже если бы свеча горела на полу. И где, вообще, могла стоять «свеча», чтобы, как пишет Пастернак, её расплавленный воск мог капать на платье? Это какой нужно обладать фантазией, чтобы под капающим на платье воском подразумевать иное?
Не люблю заумность. Видимо, потому и пишу стихи, которые не требуется читать между строк и ломать голову, о чём они. О чём думаю, о том и говорю просто и ясно. А нагородить всякой чепухи, ради одной лишь рифмы, проще простого. В талантливые не лезу. Это – честно. А сочиняю потому, что не могу не сочинять. Побуждает и жизнь, и порыв души.
Поэтов, тем более талантливых, не так уж и много. Прозой могут писать все. Хорошо или плохо, но может каждый, обладающий достаточной грамотностью. Поэтому прозаиков много. А поэтов – мало. Потому, что выражать мысли стихами гораздо сложнее, чем прозой. Не каждому это дано. Потому-то, видимо, мы поэтов больше чтим. Иных и славим. Вот я и назвал плеяду лишь выдающихся поэтов. Их, конечно, больше, даже сотни. Но не тысячи.
Обычно пристрастие к сочинительству стихов проявляется в молодости, когда душа поёт, и жизнь представляется в розовых цветах. Но я сочинением стихов увлёкся в пожилом возрасте. Был юн, стихов не сочинял, хотя к поэзии питал любовь, без всяких рассуждений насчёт того, кто в рифме гений. Но, вот, пришла пора понять, что и на склоне лет возможно, и, в общем-то, не так уж сложно, прямолинейно рифмовать. «Немного» надо лишь помучиться, глядишь, и что-нибудь получится.
Почему так поздно взялся за стихи? Возможно, связано с особенностями моего развития. Почти все мои жизненные движения были как бы запоздалыми. Родился в конце дня, в конце месяца и в конце года – в десять часов вечера, 24 декабря 1929 года. Да и отцу шёл уже сорок пятый год, когда я появился на свет. В первый класс школы пошёл не в семь и не в восемь лет, как положено, а почти в девять. Среднее образование (10 классов) получил не в 17 лет, а на 21 году – в вечерней школе рабочей молодежи. Юридический факультет
Ленинградского Государственного университета имени А.А. Жданова окончил не в 22 года, а в тридцатилетнем возрасте, заочно.
Московский вечерний университет марксизма-ленинизма – когда перевалило за сорок.
Первую государственную награду – медаль «За спасение погибавших» – получил спустя десять лет после участия в ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской
АЭС. Три профессиональных почётных звания мне были присвоены, когда уже пребывал на пенсии, не работал. Уважили старика. Вот, и стихами увлёкся, когда перевалило за шестьдесят. А главное поэтическое произведение – большую поэму о жизни – написал в восьмидесятилетнем возрасте. Эти строки пишу, имея за плечами 87 лет. Но, на всякий случай, ответственно заявляю, что пребываю в здравом уме и твёрдой памяти. Конечно, здоровьем похвастаться не могу, пережив ленинградскую блокаду. А после Чернобыля вообще признан инвалидом второй группы.
