Высокопреосвященнейший владыка, митрополит Петрозаводский и Карельский, глава Карельской митрополии Иосиф опустил на стол тяжелую книгу, открыл на длинной алой закладке. Провел пальцем по ровным красивым строчкам, нашел нужную, пробормотал под нос: Хэ-Вэ-Девять-Девять-А-Эс-Четыре-Два-Восемь-Бэ-Пять-Три-Гэ-А-маленькая-Вэ-маленькая-Один.
Левую руку, тучную, вздутую, переложил к клавиатуре настольного компьютера, снова пробормотал пароль, стал набирать указательным пальцем. Клик-клик-клик. Экран компьютера высветил окошко беседы с братом. Там было пусто – брат не писал уже третий день.
Митрополит тяжело вздохнул, сдвинул руку с клавиатуры, потом медленно, правой рукой упираясь в стол, поднялся. Снова опустил взгляд на раскрытую книгу, нашел строчку из одних цифр: Два-Два-Два-Ноль-Три-Два-Ноль-Семь-Три-Пять-Три-Один.
Книгу до сейфа донести было нельзя, поэтому закрыл глаза, пошевелил губами, повторяя цифры. Обошел, опираясь, стол, покрутил ручку сейфа. Сейф со щелчком открылся, и митрополит сунул туда руку, пошарил по стопкам запечатанных бумажных прямоугольников, нашел открытый, вытащил на свет. В прямоугольнике были оранжевые пятитысячные купюры – митрополит достал две, свернул, бросил прямоугольник обратно, дверцу сейфа закрыл, провернул ручку.
Вернулся к столу, купюры положил на книгу, сам сел к компьютеру. Правой рукой открыл книгу, потом подтащил к краю стола телефон, включил экран. Набрал код: Два-Два-Пять-Три. Открыл контакты, нашел полицейское управление, нажал звонок и сразу громкую связь.
– Владыка Иосиф? – спросил с того конца бархатный голос. Даниил Андреевич, заместитель министра внутренних дел и начальник полиции МВД по Республике Карелия, всегда обращался к митрополиту так.
– Пришли ко мне Казаченко. – У митрополита голос был низкий, хриплый, с мокротой. – В полном обмундировании.
– Скоро будет. – Даниил Андреевич обратился к кому-то в сторону, и голос его зазвучал жестко: – Ксюш, Казаченко к митрополиту, пускай скинет все на младшего.
Митрополит сбросил звонок, выключил экран телефона. Снова посмотрел на компьютер, на чат с братом. Брат молчал. Молчал уже третий день. Митрополит взял из подставки белый бумажный квадратик, перелистнул страницы книги, скопировал в листок две строчки цифр. Потом взял еще один такой же маленький листок, написал на нем пару слов. Сложил пополам, сунул к двум оранжевым купюрам, а листок с цифрами складывать не стал, кинул к деньгам так.
Потом митрополит прикрыл глаза, толкнул левую руку в сторону, к стопке документов, ждавшей у края стола. Открыл глаза, стянул со стопки верхний лист, дал ему проскользить до клавиатуры. Позволил буквам с листа отложиться в памяти: «…решение о государственной регистрации некоммерческой…» – толкнул его дальше, перехватил правой рукой, в которую уже взял красный карандаш. Обвел на листе название фонда, регистрационный номер, переложил лист на закрытую книгу. Стянул левой рукой еще один лист, снова толкнул к клавиатуре. Здесь читал чуть дольше, но ничего подчеркивать не стал, смял, кинул в урну под столом. Потянулся за следующим.
Когда в дверь кабинета наконец постучались, слева от компьютера было пусто. Все листы из увесистой стопки перекочевали через клавиатуру к книге и урне. Митрополит повернул к двери лицо.
– Войди, – сказал он.
Дверь открылась, и на пороге возник молодой мужчина со скучным лицом. На нем была обыкновенная полицейская форма без опознавательных знаков.
– Владыка. – Мужчина качнул головой, прикрыл за собой дверь.
– Бери. – Митрополит указал на купюры, на листки, сложенный и обычный. – Езжай по адресу, найди там хозяина. Если спросят, скажешь, что от владыки Иосифа. Записку отдай.
Сложенный пополам листок полицейский сразу спрятал в карман, на листок с цифрами посмотрел, удивленно приподнял брови, но ничего не сказал. Попятился, вышел из кабинета.
На улице Казаченко снова посмотрел на бумажку с адресом и тут уже позволил себе присвистнуть. На бумажке не было ни улицы, ни дома. Вместо этого там значились два ряда цифр: координаты. Казаченко достал телефон, набрал цифры в картах. Карты показали, что нужно будет ехать из города не меньше часа. Казаченко вздохнул, убрал бумажку в карман, пошел к машине.
По дороге сначала слушал радио, но вскоре антенна перестала ловить, переключился на диск. Специально для вот таких дальних поездок у Казаченко была коллекция Билли Джоэла. Мимо проносился бесконечный лес, белый после выходных. Еще в субботу вдруг пошел снег, и осень – как всегда, неожиданно – закончилась.
Под колесами сначала был асфальт, потом мерзлая земля. Казаченко поглядывал в карту в телефоне, подпевал музыке. По делам владыки он ездил часто, но обычно это были короткие поездки по городу – и иногда в область, в Кондопогу, в Пряжу. Пару раз, на поезде, посылали в Костомукшу. Владыка обычно давал с собой конверт или картонную коробку и всегда накидывал сверху пару оранжевых купюр. Деньги эти Казаченко были не особенно нужны – он и в управлении зарабатывал неплохо, – но он знал, что в подарках владыки важна не сумма, а доверие. Когда митрополит звонил Даниилу Андреевичу, всегда просил прислать Казаченко.
Наконец дорога кончилась, а до нужных координат оставался еще добрый километр. Казаченко пригляделся – здесь была какая-то тропа, но ее всю замело снегом и рисковать машиной не хотелось. Вылез, достал из багажника теплую куртку, перчатки. Поправил пистолет в кобуре, пошел через снег.
Дома впереди возникли неожиданно. Вроде только что вокруг был сплошной лес, и вот оказалось, что Казаченко стоит на краю небольшой деревни. Тут все тоже было занесено снегом, только посередине домов, вокруг колодца, земля была вытоптана, и в грязи были видны бурые пятна, будто бы ржавчины.
– Есть тут кто? – позвал Казаченко. Дома молчали. Он вышел на середину, у колодца постучал носком ботинка по сброшенной деревянной крышке, стряхнул снег. Заглянул в колодец и замер. Колодец почти весь был засыпан снегом, но у самого каменного края из-под белого покрывала торчала окровавленная рука, изогнутая, ледяная на вид. Казаченко потянулся, ткнул рукой снег, стер – и увидел мертвое лицо с остекленевшими широко открытыми глазами. И сразу за ним было еще одно, такое же, только женское. Казаченко принялся откидывать снег в стороны, обнажая трупы.
У него за спиной беззвучно открылась дверь дома, и оттуда вышел высокий бородатый мужчина в белой рубашке. Мужчина сильно хромал – его левая нога была перевязана и закреплена на деревяшке. Для опоры мужчина использовал потертое ружье с расколотым дулом.
Казаченко пробовал вытащить один из трупов из колодца, когда мужчина наконец добрался до него, оперся о здоровую ногу, поднял ружье, размахнулся и ударил полицейского по затылку. Тот упал, ударился лбом об камни колодца. Мужчина ударил его еще раз, потом обернулся к дому.