Погода который день солнечная, по майски весёлая. Но сегодня никому не весело. Все понуро стоят, слушая заупокойные молитвы, речитативом произносимые старцем Тимофеем. Изредка крестятся двумя перстами, глубоко вздыхая и бросая жалостливые взгляды на седого, крепкого еще мужчину и молодую полноватую женщину. Окончив службу троекратным «вечная память» и полутора десятком поясных поклонов (повторенных как эхом присутствующими), бородатый старик отходит в сторону и в могильную яму сыплется горстями земля.
Несколько молодых человек лопатами оформляют продолговатый бугорок. С восточной стороны, в ногах упокоившегося под свежей землей тела, врыт четырехконечный деревянный сосновый крест, на лицевой стороне которого аккуратно вырезан еще один крест, на сей раз восьмиконечный. Больше на кресте ничего нет – ни надписей, говорящих о том, кто под ним покоится. Ни дат его прихода в этот мир, ни когда он его покинул. Зачем всё это? Родные помнят и чтут. Бог ведает. А чужому кому и не надо.
Один за другим присутствующие подходят к мужчине и женщине, что-то сочувственно бормочут и, молча, отходят. Что тут еще скажешь? Как утешишь?
Утоптанная земля усеяна остро-пахнущими еловыми веточками.
Поминальная тризна закончилась далеко за полночь. Немногочисленные гости разошлись по комнатам.
Рано утром, еще раз выразив соболезнование с тяжелой утратой, гости на нескольких больших металлических лодках с подвесными моторами с шумом отправляются в сторону виднеющегося вдали соседнего острова.
Седой мужчина и молодая женщина остаются одни. Они снова бредут к крошечному кладбищу в небольшой рощице и долго молча стоят там, у подножия вытянувшихся рядком могильных холмиков – три старых, поросших травой. И один совсем новый, вчерашний. Старые холмики носят следы ухода, говорящего о том, что лежащие там, несмотря на пройденные годы, по-прежнему дороги живым.
Крайний слева холмик – могилка деда Матвея. Рядом могилка Ларисы Дмитриевны, многострадальной отшельницы, нашедшей свой конец на этом таежном островке. Следующий холмик, самый маленький и самый ухоженный. Здесь лежит младший сын Антона. Мальчонке едва исполнилось пять годочков, когда неведомая болезнь за считанные дни сгубила его, нанеся страшный удар родителям. Тимофей, Старец общины, утешая несчастную мать говорил ей, что парнишка, не успевший сотворить в этом грешном мире ни единого проступка, несомненно попадет прямиком в рай. Тому надо радоваться, а не плакать. Разве не эта есть высшая цель каждого живущего здесь? Разве не в том истинное наслаждение оставшихся – знать, что близкий им человек уже принят в царствие небесное? Что он может воочию лицезреть пресветлый лик божий? И она, придет время, непременно встретится там с ним.
И вот теперь вслед мальчонке ушла сама Настя. Как хочется верить в то, что они уже вместе. Смотрят в этот самый миг на них с небес. По щеке Антона медленно стекает сдерживаемая раньше слеза.
– Куда ты теперь, отец? – спрашивает молодая женщина, полуобняв вдовца, – Может к нам, в скит переберешься? Одному тяжко… А там тебя любят. Опять же я и Саня рядом. Он очень хочет, чтобы ты переехал к нам.
– Спасибо, дочка, – горестно покачивая головой, отвечает Антон, – Но я, Алёнушка, останусь здесь пока. Здесь и мать упокоилась, и Матвей. И Стёпушка наш, невинная душа.
Следующим утром седоголовый Антон, проводив помогавшую ему прибраться после похорон и поминок дочь и прибывшего за ней зятя, остался совершенно один. Он сидел на лавочке, прислонившись спиной к теплым бревнам дома и, глядя в прохладные еще воды залива, размышлял. После долгих счастливых лет жизни он остался совершенно один. Словно вернулся вспять. Туда, откуда начинал жизнь на этом самом клочке суши, затерянном среди бескрайних таёжных болот.
Продолжать жить здесь, словно и не было череды этих промелькнувших мимо лет? Он не сможет так. Каждый день видеть следы, оставленные близкими людьми – и не видеть их самих… Тяжко. Невыносимо. Хочется бежать. Бежать не останавливаясь.
Куда идти? Что делать? Он совершенно не был готов к этому выбору. Последние годы его окружали любящие люди. Может действительно перебраться в поселок к дочери? Она еще несколько лет назад, вскоре после смерти Стёпки (Антон сглотнул), перебралась в скит, где жили все её родственники. Где жил её муж, а теперь и их дочурка. Но он, по большому счету, чужой для жителей поселка, связанных между собой дальним ли, ближним родством. У него же там ни одной родной души. Даже Алёнка не дочь ему. Она дочь Насти. После того, как переехала в поселок, Аленка все реже и реже навещала родителей. Своя семья все больше затягивала. Приемная дочь давно живет своей жизнью. Скоро, открылась ему, будет второй ребенок. Даже муж об этом пока не знает. Тогда ей вообще станет не до старика-островитянина. Да и кто он ей? Ни отец, ни дядя. А так – отчим. Лишь мать связывала их. Пройдет время, она окончательно отдалится от него.
Да. К нему в поселке староверов относятся с большим уважением. По первой просьбе сделают всё, о чем ни попросит. Но все-таки он для них так и оставался чужаком. Хорошим, добрым, полезным – но чужаком. Мирянином.
Старший сын давно живет сам по себе. Непутевый – всё бродит где-то. Что-то ищет. Переезжать к староверам тоже не хочет. Он их уважает, но к образу жизни так и не смог приноровиться. Да и здесь, на отчем островке, его не удержишь. Свободу любит.
Сначала из этой жизни ушел старый Матвей. Вслед за ним его бросил верный Тор – к сожалению век даже большого таежного кота не долог. Он сам закрыл глаза Ларисе Дмитриевне. Он оплакивал вместе с женой Стёпушку. Теперь его покинула и Настя. Остался один. Может старший сын придет да остепенится? Женится. Рядом с ним и Антон бы отогрелся душой. Да нет. Никита – непоседа. Ему на одном месте не усидеть. Скучно. А если и остепенится когда, то уж не на этом богом забытом клочке суши. Только тут до Антона дошло, что Никита ведь даже не знает о смерти матери. Когда он узнает об этом… Каким ударом это станет для него! Кажется, он всегда больше любил мать. Маменькин сынок – добродушно подшучивал над ним отец. Да и как было не любить эту женщину?
Антон еще раз тяжело вздохнул и окинул мутным взором ставшую вдруг чужой усадьбу. Всё, всё теперь выглядело по-иному. Непривычно. Незнакомо. Черно. Холодно. Словно не сам он тут всё делал своими руками. Не перебирал каждого бревнышка, не выстругивал каждую досочку. Не ухаживал за каждым кустиком. Не ровнял каждый бугорок. Из этого места ушло что-то важное. Что-то своё. Тёплое. Теперь ему здесь делать нечего.
