Михаил проснулся от криков за окном, кричали на непонятном языке, вот черт бы их, на душе было тепло, сон еще не отпустил его, что же там такое было, он открыл глаза, мерно жужжал кондиционер, было уже утро, одеяло сползло на пол. Он повернулся, справа от него раскинулась на спине обнаженная девушка, левая рука ее была поднята на подушку, усыпанную волосами цвета темной-красной меди, ноги ее были слегка согнуты в коленях, губы шевелились. Взгляд его прошелся по белой коже девушки, по голубой жилке, ручейком пересекающей левую грудь и остановился на розовом соске. Он задержал свою руку, потянувшуюся к груди девушки, и опустил глаза вниз: чуть выпуклый живот мерно двигался; он тихонько прижал губы пониже пупка, опустил их еще ниже, зарылся носом в пушистый треугольник темных волос, медленно раздвинул бедра девушки руками. Тайная дверь чуть приоткрылась, он помог ей и застыл, зачарованный, как будто заглянул в нее впервые. Девушка слегка повернулась, бедра ее широко раздвинулись, она опустила руки и стала ерошить волосы Михаила, прижав его голову к себе; живот ее поднимался, дыхание участилось, она уперлась пятками в постель и подняла бедра, потом сжала их, дернулась, послышалось «ууух», она резко повернулась вправо и перевернулась на живот, медленно двигая бедрами, затихая, потом вырыла щекой ямку в подушке и замерла. Михаил поднял голову, повел сдавленной шеей, улегся на упругие бело-розовые ягодицы и провел ладонью по левому бедру девушки, она согнула ногу в колене, и он не удержался, запустил руку меж ее ног сзади, услышал «нууу», вытащил мокрую ладонь, поднялся и лег на подушку. Желание пульсировало в нем, требовало удовлетворения, но он не хотел будить девушку, он мог себе позволить отложить исполнение желания, это не раздражало его, наоборот, наполняло какой-то первобытной силой: он знал, что это будет, пусть позже, но обязательно будет. Он тихонько убрал тёмно-рыжие волосы в сторону и поцеловал место, где шея переходит в плечо, потом заставил себя остановиться, развернулся и встал.
Контрастный душ немного его успокоил, он оделся и вышел из номера. Отель еще спал, Михаил быстро спустился вниз: в ресторане расторопные гарсоны уже накрывали завтрак. Он нашел кофе, быстро выхлебал чашку, вышел на улицу, с наслаждением закурил и повернул налево. Через квартал перед ним открылась площадь Массена, согрела его теплом терракотовых фасадов. Лучи утреннего солнца путались в струях фонтана, искрились на мраморной коже семиметрового обнаженного Аполлона, который, похоже, не сдерживал себя утром, так как пребывал в состоянии гордого покоя.
Михаил пересек площадь, прыгая по черным плитам шахматной доски, углубился в сквер, покосился на «Арку»; кроны пальм благосклонно ему кивали, но он не ответил им – его ждало море. Он пересек набережную, спустился на пляж: перед ним раскинулось спокойное спящее море, волн не было, оно манило его, звало в себя, соблазняло полной прозрачностью, обещало покой и негу. Он быстро разделся и по гальке добрался до края моря, решительно вошел в него, прошел пару метров, нырнул, открыл под водой глаза – сокровища Али-Бабы мерцали на дне, он вынырнул, встряхнул головой и поплыл навстречу солнцу. Соленая вода поддерживала его, ласкала его кожу, покорно расступалась под его гребками; он перевернулся на спину, выпустил вверх фонтан воды и застыл, раскинув руки и ноги: ощущение счастья наполнило его до краев. Вот, запомни это: ты только что чувствовал соль женщины, а теперь – соль моря, они твои, и больше тебе ничего не нужно.
На берегу Михаил жадно закурил, лег на спину, подставив тело молодому солнцу, вода высыхала на нем, впитываясь в кожу, наполняя ее упругой бурлящей энергией.
Минут через двадцать он вернулся в отель, перепрыгивая через три ступени, поднялся на второй этаж и вошел в номер. Девушка спала на правом боку, он быстро разделся и лег, прильнув к ней всем телом и, добравшись, наконец, до ее груди, поймал сосок.
– Ой, Мишка! А мне больница снилась.
– Ты прям по Пушкину.
– Чего это?
– Рифма «морозы – розы».
– Какие еще морозы?
– Ну, «Ницца – больница».
– Так мы ж во Франции! Я совсем забыла!
– Ну да.
– Здорово как! Мне так хорошо! Я выспалась. А ты?
– Давай я в тебе немножко побуду, Бельчонок.
– Ну побудь. Только не спеши. Ох и здоровый ты у меня. Ну заходи в гости. Нравится ему в гостях?
– Да он уже с час как собирался – еле отговорил.
– А чего отговорил?
– Не хотел вас будить.
– Какой ты у меня хороший! Погоди. Хочешь, я лошадкой стану?
– Это чтоб я побыстрей справился?
– Глупый ты какой. Это чтоб ты глубже вошел.
– Так тебе так нравится?
– Ну конечно.
– А чего ж ты раньше не говорила?
– Ну не говорила. Из скромности. Где это видано, чтоб… стар… шая… мед… сест… ра… сама… вот так… ста… но… ви… лась… ой, не могу больше! Все, пусти! Хватит! Выходи, я уже все.
– А я?
– А ты давай его сюда, садись сверху. Вот, я его подержу, крепко так, а ты подвигай… будут… нам… слив… ки… на завт… рак. Ну вот, молодец, ну стой уже, стой, вся грудь уже… Ну чего он еще торчит, скажи ему, что хватит, все уже, пошли есть. Кофе хочу. Со сливками.
– Да я ему говорил. Хочет прощальный поцелуй, наверно. Перед кофе.
– Вот бесстыдники вы оба! Поцелуй ему подавай!
– Так это же по-французски. Вживайся.
– Правда?
– Ну конечно.
– Ну ладно, поднимись повыше, поцелую его разочек.
– Сильней, Белка!
– Ну вот вам! Ууу, соленый! Все, убирайтесь! Я в душ.
Бэла перепрыгнула через Михаила, ухватила его за нос, потаскала туда-сюда и убежала, а он блаженно раскинулся на кровати, улыбаясь потолку. Ну вот ты и во Франции, Майкл. Ты поимел, что хотел.
Они сидели внизу в ресторане и завтракали.
– А что это у них за чашки такие – как пиалы и без ручек.
– Это они так утром кофе пьют – чтоб круассан туда макать.
– Вот чудики.
– Да, я в кино видел: один чудик даже французский батон умудрился туда запихать.
– Мишка, так некрасиво говорить: запихать.
– Ладно. Па-гру-зить. Довольна?
– Да я довольна, Мишутка, уже с полчаса как. И тут все такое вкусненькое. Ты наелся?
– Нууу… так… перекусил. Я бы еще разочек его па-гру-зил.
– Ну ты что! Люди кругом! А ты такое говоришь!
– Да не поймет никто. Что ты покраснела вся.
– Это от кофе!
– Ладно. Пошли уже.
– Пошли.
На площади Белка остановилась и уставилась на фонтан.
– Боже, Мишка, что ж он так прям голый с утра стоит!
– Так он же Аполлон. Бог. Греческий. Древне.
– А если он бог, чего ж у него писюн, как у гнома?
– Так он на нимфах отдуплился, успокоился уже.
