Едешь по минской кольцевой на работу. Зеваешь, поёживаешься, потому что сиденье после морозной ночи ещё не прогрелось, а ты торопился, рванул с места. И этот холод уже проник через тонкую ткань твоего красивого, но нефункционального пальто. А ещё боковые зеркала в инее. И в потоке полно таких, как ты, не выспавшихся и замерзших. Вы рычите друг на друга моторами, воняете выхлопами похуже скунсов. И все это стадо железных мамонтов едет за кормом.
И, как назло, по радио крутят какое-то… Короче, неинтересное крутят. И радиоведущие тоже сонные, их искусственные голоса вместо бодрости вгоняют в тоску. И ещё – ПОНЕДЕЛЬНИК. А вот это совсем трындец. Какой-нибудь понедельник, шестое ноября, восемь утра. То есть впереди – рабочий день, рабочая неделя, половина осени и вся зима. И зимних каникул не будет, потому что тебе уже 38 лет, и ты начальник отдела продаж в какой-нибудь фирме. Самая тоска, до пенсии ещё далеко, а каникул уже не будет. И понедельник. Но про понедельник я уже говорил.
И в таком чудесном настроении катишь по кольцевой. Впереди – джип навороченный, и ты думаешь: «Только бы не затормозил, а то бампер у него стоит, как вся твоя машина». А ещё всякие гонщики втискиваются в поток, пугая внезапным появлением откуда-то сбоку. А если пробка, то соседний ряд обязательно движется быстрее до того самого момента, пока ты в него не перестроишься. А обочечники вообще пролетают, не снижая скорости. А ты так не умеешь. Тебя родители плохо воспитывали. Не учили быть наглым.
И справа от тебя высоченная гора. Но это не Эверест и даже не Карпаты. Это – городская свалка. Огромная такая свалка двухмиллионного мегаполиса. Настоящий мусорный кряж. На ней крошечными игрушками выглядят могучие экскаваторы. Смотришь на все это великолепие и думаешь:
– Ну ни фига себе постарались минчане. Это ж надо было такую гору мусора собрать. Вот радость-то будет археологам лет через… много. Сейчас, если раскопают археологи какую-нибудь выгребную яму в древнем поселении, то что они там найдут? Несчастные осколки керамики, крошечную позеленевшую монетку, кости, тщательно обгрызенные и расколотые. И радуются каждой самой мелкой находке. А вот археологи будущего будут разгребать наш «культурный слой» экскаваторами. Ещё и перебирать начнут:
– Так, этот айфон у нас в музее уже есть. И этот телевизор тоже. А холодильников такой модели у нас уже сто штук.
И барахлом нашим будут завалены все музеи.
Еду я мимо этой огромной кучи мусора и вдруг вижу почти чудо. У подножия мусорного Эвереста – деревенька небедных людей, а посреди нее – церквушка. Маленькая, белая. И свет утреннего солнца падает так, что мусорная куча находится в тени, а церквушка светится белыми стенами, золочёным куполом и почти невидимым крестом. Мусорная куча грозно нависает над ней, но она где-то там, далеко, сзади, в темноте. Наглядная демонстрация победы света над тьмой.
И сразу как-то легче на душе становится. Вот бред же, а красиво. Только представляю, какие запахи в этой деревеньке небедных людей.
* * *
Кстати, насчёт мусора и холодильников. Сейчас у меня на кухне холодильник большой. Когда жил в общаге медуниверситета – холодильник под столом в комнате помещался. Да и что там было хранить? Полупустую банку солёного сала? Кастрюлю с засохшими остатками гречневой каши? Однажды, помню, разбогател, так пельмени лежали. Дня два. Потом разорился и заначку съел.
Пока кочевали с женой по съемным квартирам – каких только холодильников не насмотрелись. Помню, один ревел так, что соседи снизу приходили. Жаловались. А второй морозил так, что стоило положить в него на пару дней пачку масла, потом приходилось размораживать, чтоб освободить его из ледяного плена. Чувствовали себя то ли Каем, то ли Гердой. Складывали из осколков масла слово «Бесконечность».
