Борис Владимирович Дубин (1946–2014) был очень одаренным человеком, причем одаренность эта распространялась на самые различные сферы: от поэзии до социологии.
Вот как он характеризовал себя в curriculum vitae 2013 года:
«Родился 31 декабря 1946 г. в Москве. Закончил филологический факультет МГУ (1970), занимался исследованиями по социологии книги и чтения в Государственной библиотеке СССР им. В.И. Ленина (1970–1984), Институте книги при Всесоюзной книжной палате (1984–1988). С 1988 до 2012 г. – в Аналитическом центре Юрия Левады (Левада-Центр, до 2004 г. – ВЦИОМ, ВЦИОМ-А). Преподавал социологию в Институте европейских культур (РГГУ), Московской высшей школе социальных и экономических наук, Государственном университете – Высшей школе экономики.
Области научных интересов: социальные изменения; общественное мнение и политическая культура; социология религии, литературы, искусства, массовых коммуникаций; переводоведение.
Автор книг “Есть мнение!” (1990, с коллективом авторов), “Советский простой человек» (1993, с коллективом авторов), “Литература как социальный институт” (1994, в соавторстве с Л. Гудковым), “Интеллигенция” (1995, в соавторстве с Л. Гудковым), “Литература и общество” (1998, в соавторстве с Л. Гудковым и В. Страдой), “Слово – письмо – литература” (2001), “Интеллектуальные группы и символические формы” (2004), “На полях письма. Заметки о стратегиях мысли и слова в XX веке” (2005), “Жить в России на рубеже столетий” (2007), “Проблема «элиты» в сегодняшней России” (2007, в соавторстве с Л. Гудковым и Ю. Левадой), “Общественный разлом и рождение новой социологии: Двадцать лет мониторинга” (2008, с коллективом авторов), “Классика, после и рядом” (2010), “Россия нулевых: политическая культура – историческая память – повседневная жизнь” (2011), многочисленных статей по социологии, ряд которых издан на основных европейских языках.
Переводчик, автор работ по истории мировой литературы и культуры. Лауреат премий журналов “Иностранная литература”, “Знамя», “Знание – сила”, Министерства культуры Венгрии, имени Анатоля Леруа-Болье (Франция – Россия), имени Мориса Ваксмахера (Франция – Россия), Премии Андрея Белого за гуманитарные исследования (2005), Международной премии Ефима Эткинда (2006). Кавалер ордена Франции “За заслуги” (2008)».
Уже по этой краткой справке видно, что Б.В. Дубин оставил богатое литературное наследие[1]. Он много переводил – поэзию испанского Возрождения, лирику испанского и английского романтизма, стихи и эссе О. Паса, С. Вальехо, Х. Лесамы Лимы, Х. Ортеги-и-Гассета, А. Мачадо, Х.Р. Хименеса, Ф. Пессоа, Дж. Агамбена, И. Берлина, У.Х. Одена, Х. Арендт, С. Зонтаг, Э. Ади, К. Бачинского, Ч. Милоша, Г. Аполлинера, А. Арто, С. Беккета, Ф. Понжа, А. Мишо, Р. Шара, М. Бланшо, Э.М. Чорана, М. де Серто, И. Бонфуа, Ф. Жакоте, Ж. Старобинского, Ж. Дюпена, М. Деги и многих других.
Дубин, по сути, «ввел» в русскую культуру Борхеса, дав большое число образцовых переводов, составив и откомментировав ряд сборников, а потом не раз переиздававшееся собрание сочинений. Цикл его статей о Борхесе мог бы составить отдельную книгу.
В журнале «Иностранная литература» он с 1995 года вел рубрику «Портрет в зеркалах», представив русскому читателю панораму наиболее ярких поэтов и прозаиков второй половины XX века. Писал он и стихи (входил в 1970-х в группу СМОГ), но долго не публиковал их (в советскую эпоху это было сложно по цензурным причинам, а позднее играла роль скромность, а также, возможно, нежелание ломать сложившийся образ социолога); лишь за несколько лет до смерти он выпустил сборник своих стихов и части переводов «Порука» (СПб., 2013).
В постсоветские годы, когда он работал во ВЦИОМе и наследовавшем ему Левада-Центре, Дубин написал много научных статей, посвященных острым проблемам российского общества в сферах идеологии, образования, культуры (они печатались как в журнале ВЦИОМа «Мониторинг общественного мнения», так и в общей прессе («Знамя», «Дружба народов», «Знание – сила» и т. д.)), причем в них был всегда ощутим социально-критический посыл, направленный против тех, кто мешает России стать цивилизованной демократической страной, кто насаждает ксенофобию, хочет вести агрессивную политику и до конца ликвидировать свободу слова. Тяжело переживал он действия российского государства по удушению гражданского общества, которое стало нарождаться в России в первые постсоветские годы, – независимых партий, общественных организаций и объединений, частных средств массовой коммуникации (радио, ТВ, газет и журналов), частных издательств и т. п.
Но, возможно, наиболее ценная часть его наследия – теоретические и эмпирические работы по социологии культуры, прежде всего литературы. Филолог по образованию, Дубин благодаря опыту работы в социологических учреждениях и знакомству с обширным массивом социологической литературы стал профессиональным социологом. Филологическая подготовка позволяла ему избежать схематизации и вульгаризации при социологическом анализе литературных явлений, чем нередко грешат социологи, обращающиеся к изучению литературы.
Б.В. Дубин и Л.Д. Гудков, работая в Секторе книги и чтения Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина, создали в конце 1970-х – начале 1980-х годов (при содействии коллег по сектору) своеобразную версию социологии литературы, в теоретическом плане исходившую из понимающей социологии М. Вебера, структурного функционализма, интеракционизма и формальной школы, а в практическом учитывавшую опыт отечественной социологии чтения – от работ Н.А. Рубакина до исследований упомянутого сектора.
Интерпретационную рамку для понимания социальных процессов, отражаемых и опосредуемых литературой, дала теория модернизации (усвоенная главным образом через работы Ю.А. Левады и А.Г. Левинсона). Соавторы стремились показать, какие социальные потребности и на какой стадии порождают литературу как социокультурное образование, какие факторы обеспечивают ее структурную дифференциацию (выделение различных социальных ролей: писателя, издателя, критика, библиотекаря, историка литературы, школьного учителя, читателя и т. п.), как воспринимаются литературные произведения в обществе, какова смысловая структура литературных видов и жанров. Проект в теоретическом плане был чрезвычайно амбициозным, поскольку ставил задачу системного описания литературы как социального института (до того не ставившуюся ни в литературоведении, ни в социологии). Исходным мотивом была концептуальная потребность дать строгое описание того, как в литературных текстах (экспрессивно-символических формах) могут быть представлены различные социальные процессы, отношения, конфликты, напряжения, а также – механизмы их мысленного, сублимированного разрешения. Внутренним ценностным (идеологическим) обоснованием такой задачи была необходимость увидеть, как в поздней советской литературе (героях, сюжетах, формах времени и пространства, типовых социальных отношениях, конфликтах, желаниях, образах «своих» и «чужих») представлены процессы медленной эрозии тоталитарного сознания, как возникают – вследствие усложнения условий жизни, мобильности населения, урбанизации, усвоения новых культурных образцов – модели нерепрессивных, немобилизационных человеческих отношений, могущих служить индикаторами самоопределения, автономной субъективности, морали, свободы, интимности и доверия. Решение нельзя было искать в предшествующих опытах литературоведения, занятого «отражением общества в литературе» и использующего так называемый «социологический метод», поскольку социологическое литературоведение хотя и предлагало ряд интересных наблюдений, но не выходило за рамки индивидуальных интуиций и остроумных интерпретаций, к тому же нередко грешило вульгарными обобщениями. Дубин и Гудков стремились теоретически и концептуально «адаптировать» нечеткую литературоведческую терминологию, чтобы ее можно было использовать для анализа того, как нормы и правила социального взаимодействия людей (поведения в группах, саморепрезентации), обобщенные типы людей (социальные роли, институты, социальные группы), рамки конструирования реальности и т. п. представлены в средствах литературы – языке, условностях, литературных формулах, героях. А это в свою очередь потребовало обращения к смежным дисциплинам – рецептивной эстетике, социологии знания и идеологии, феноменологии, истории чтения, библиотек, цензуры и т. п., теории коммуникации и проч. В итоге была намечена проблемная структура дисциплины и выработаны методы анализа: социология литературы рассматривалась как один разделов понимающей социологии культуры.
