Альманах - Один счастливый день

Валерию Айрапетяну, непревзойденному мастеру рассказов о петербургском метро

О нем:

Андрей Алексеевич Аствацатуров (1969 г. р.) – российский писатель, филолог, профессор СПбГУ, и. о. заведующего кафедрой Междисциплинарных исследований в области языков и литературы; директор Музея В. В. Набокова, член Союза писателей Санкт-Петербурга.

Автор книг «Люди в голом» (2009), «Скунскамера» (2010), «Осень в карманах» (2015), «И не только Сэлинджер» (2015), «Не кормите и не трогайте пеликанов» (2019), «Хаос и симметрия» (2019), а также трех научных монографий и более 150 статей, посвященных проблемам английской, американской и русской литературы.

Лауреат премии «Новая словесность», финалист премий «Новая словесность», «Национальный бестселлер», «Ясная поляна», «Созидающий мир», премии имени Сергея Довлатова. Проза переведена на французский, итальянский, чешский, финский, венгерский, японский и китайский языки.

На досмотр пройдите, пожалуйста… – крупный мужчина с выбритой до синевы физиономией загораживает турникет. – Спасибо!

Тот день, 27 марта 2003 года, начался обыкновенно. Будильник в телефоне зазвонил как ему положено – в 8:00 – пора, мой дорогой, на работу! Ранним утром в моей квартире обычно командует время: трещит, тормошит, отдает указания. Принять вертикальное положение, нашарить под кроватью тапки, просунуть в них ступни, подняться, пройти через коридор в ванную, прямиком к умывальнику, где на стеклянной полке сверху уже ждут тюбик с пастой, зубная щетка, пенка для бритья (перед употреблением встряхнуть!), контейнер с тремя безопасными лезвиями и мыло.

В тот раз, как и во все другие разы, время каждые десять секунд отсчитывало чистое движение и предъявляло глазу предметы, с утра почти незнакомые: кран, под которым освежаешь ладони и физиономию, мохнатое полотенце на крючке, потом, уже на кухне – электрический чайник, холодильник немецкого производства, почти пустой, пакет с молоком, миску с овсяными хлопьями. Меня самого там не было. Я продолжал спать, и передвигался по квартире скорее автоматически, даже не включая верхний свет, силой времени и привычки. Свитер, носки, джинсы, пуховик, зимние ботинки, и, наконец, рюкзак, куда отправились книга Кьеркегора, кошелек и вместе с ними телефон. Ключ в замке механически повернулся, был извлечен наружу и помещен в карман куртки.

Собственное существование обычно обретаю в метро, проходя сквозь турникет. Но сегодня сон еще почему-то не окончательно выветрился и плохо соображаю, особенно если мне отдают приказы.

– На досмотр пройдите, пожалуйста… – Мужчина кивает могучим сизым подбородком и вытягивает руку с раскрытой, как на советском плакате, ладонью. – Спасибо!

Его «спасибо» вызывает раздражение и почти стряхивает остатки сна – я еще не выполнил приказа, не прошел на досмотр, как велено, а он уже благодарит – типа никуда, голубчик от нас не денешься. Понемногу просыпаюсь. Когда по утрам в голову лезут злые мысли и обиды, всегда просыпаешься, причем быстро, раз и навсегда, словно зайцем перепрыгиваешь в метро через турникет. А вот добрые мысли – наоборот, они имеют свойство усыплять, успокаивать, превращать содержимое ума в вязкую, мутную похлебку.

Иду туда, где досмотр, в застекленный закуток. Здесь сидит еще один дозорный и тоже кивает подбородком. Только подбородок теперь уже не могучий, а маленький и круглый, как жетон от метро.

– Поставьте, пожалуйста, рюкзак на ленту. Спасибо!

Ставлю. Опять это «спасибо». Хам! Хотя, с другой стороны, что тут такого? Люди работают, просвечивают рюкзаки, сумки, портфели, чемоданы, разглядывают спрятанные в них кошельки, книги, ключи, телефоны, аэрозоли, фаллоимитаторы. Короче, выполняют служебный долг. Это очень скучно – «выполнять долг»! И если верить Кьеркегору, что сейчас лежит у меня в рюкзаке – не религиозно и даже не этично. Но ничего другого в жизни ни мне, ни этим дозорным, видимо, никогда не перепадет. Рюкзак заезжает в металлическую коробку, а потом снова появляется. Все, как и ожидалось. Ни оружия, ни взрывчатых веществ, ни отрезанных конечностей, ни даже презервативов, чтоб разбудить любопытство. Ничего эпического в рюкзаке не обнаруживается.

– Спасибо. Все порядке. – Досматривающий еще раз кивает подбородком. («Что там, мать твою, может быть не в порядке!»)

Я теперь почти ожил. Но не весь целиком, а отдельными частями. Вот снизу – ступни и лодыжки – они проснулись и неуютно жмутся в жестких ботинках. Сверху проснулись уши – оттого, наверное, что по ним теперь со всей силы барабанят окружающие звуки. Пальцы правой руки тоже ожили и сейчас сжимают гладкую прямоугольную пластинку – проездную карточку. Прикладываю ее, и табло загорается цифрой «15» – проходи, не задерживайся и не тупи: всего лишь количество поездок, ничего особенного. Перекатываю проснувшимся бедром металлические палки турникета, делаю шесть равномерных шагов и вот уже стою на эскалаторе, утягивающим меня вниз – к поездам, туннелям и к платформе, где я через несколько минут буду барахтаться в густой человеческой похлебке.

Но пока эти несколько минут не закончились, можно насладиться покоем и почувствовать, как движение лестницы увлекает тебя, не дает окончательно выпутаться из сна и снимает всякую ответственность за происходящее вокруг. Не нужно идти, не нужно бежать – тут это опасно. Нужно просто замереть на месте и оставаться какое-то время неподвижным. Все произойдет помимо тебя, само собой. Будь уверен – доставят к поезду целым и невредимым. Над головой медленно течет волнообразный свод, навстречу проплывают безучастные лица пассажиров, мелькают неоновые светильники с их неживым, ядовитым сиянием. Подобное будет повторяться, множиться, заново нагонять сон и ничего неожиданного никогда не предъявит. Потому как оно заранее продумано, проверено и отлажено. Ну что тут невероятного и эпического может случиться? Всего лишь простая лестница, а не лестница к Богу.