В этом году выдалось небывало жаркое лето. От вспотевших под шляпой волос стекали капельки пота и щекотали лоб, отчего рука юноши, что сидел в кафе после полудня, то и дело тянулась к лицу. Он снимал шляпу, вытирал капельки тканевой салфеткой, и снова надевал. Кофе на его столе, что неизменно пили в этих краях даже в самый жаркий час, уже истратил свою свежесть, а на его поверхности в непередаваемой печалью лопнул последний пузырь пенки. Если бы эту картину увидел истинный ценитель напитка, то, вероятно, без тени смущения, потребовал бы от парня, как минимум, объяснений такому расточительному кощунству.
Но будь то оскорблённый защитник эстетизма или даже ярый противник всего того, что может прийти в голову молодёжи, юноша не заметил бы препираний в его сторону, а если бы и заметил, намеренно проигнорировал. Всё его внимание было сосредоточено в одной точке, на одном объекте, в целом явлении. И выбрал он его отнюдь не случайно. Впрочем, намеренно быть пленённым явно тоже не входило в его планы, тем не менее, уже около недели он приходил в это кафе, в одно и то же время, и дожидался пока за столик неподалёку сядут мужчина и женщина. Обычно они спускались к полудню, но иногда и опаздывали, чем очень терзали юношу, что нервно поглядывал из-под шляпы на выход из ближайшей гостиницы.
Когда те наконец появлялись в фойе, молодой человек, с присущим ему, как и многим другим, необъяснимым чувством тяги к красоте и блеску, оценивал сначала женщину, а потом и мужчину. Молодая дама всегда была одета в лёгкое платье, длинный подол которого неизменно придерживала, сжав ткань в кулаке. Второй рукой она накрывала шляпку с широкими полями, когда выходила из дверей, видимо, ожидая резкого порыва ветра, что покинул этот район уже на долгих несколько недель. Поначалу, выходя на улицу, она всегда оглядывалась по сторонам, разглядывая близлежащие окрестности, и с улыбкой что-то говорила спутнику, стараясь взять его руку. Но вот уже несколько дней она выходила, пряча глаза за огромными солнцезащитными очками, совершенно не двигая головой, серьёзная или, может быть, даже задумчивая. Конечно, можно было бы предположить, что произошло нечто печальное: трагическое известие, ссора с мужем или, что ещё хуже, деспотичный муж, что поднял на неё руку и стер прекрасную улыбку, а теперь идёт, словно гордый своим влиянием. Но нет, скорее всего, думал парень, она просто нагляделась на уже привычные глазу декорации и просто шла, думая о своём, с лицом скорее не грустным, а сосредоточенным, ибо, когда та усаживалась за столик, она снимала эти ужасные очки, что закрывали её невероятно красивые глаза, и, улыбаясь, заказывала завтрак.
В первые дни наблюдения она откладывала меню и, пока официант не приносил заказ, глядела на мужчину, сомкнув ладони и оперев на них щёку. Её взгляд блуждал по его рукам, строгим чертам и аккуратным сдержанным движениям, она словно любовалась им, источая то ли умиление, то ли влюблённость. Когда приносили кофе, она, держа маленькую чашечку двумя пальцами, делала глоток и глубоко вздыхала, будто напиток будил еще сонное нутро, а затем говорила что-то увлечённо и жизнерадостно.
Именно вид её вдохновенного рассказа и увлёк юношу в первый день, когда тот гулял по городу после бессонной ночи, полной буйства и кутежа, и остановился выпить кофе, дабы слегка перевести разгульный дух, а также вспомнить дорогу в свой отель. В тот день ему стало крайне любопытно, что именно она говорила, и почему мужчина, что имел счастье находиться так близко с такой прелестной женщиной, совершенно не обращал на неё никакого внимания. Как он смел, и что, черт возьми, постоянно записывал в своём блокноте? Неужто есть в этом мире что-то, что могло бы быть важнее этой дамы?
И если она, очевидно, приехала на отдых, чему свидетельствовали её разнообразные пляжные наряды и открытость впечатлениям, то её спутник был сдержан во всем. Его рубашки ото дня ко дню лишь слегка меняли оттенок, в остальном он выглядел всегда одинаково: свободная рубашка, небрежно не застёгнутая на пару последних пуговиц, лёгкие летние брюки, немного подвёрнутые снизу, и открытые сандалии. Еще одной неизменной деталью в его образе был темно-коричневый блокнот в кожаном переплёте, в который он постоянно что-то помечал. Юноша сначала предположил, что тот был критиком ресторанов или блюд, о которых он так много слышал, но никогда не видел, но потом понял, что, скорее всего, мужчина был писателем. Он огорчился представшей картине и подумал, как сложно жить с писателями, если они вынуждены никогда не расставаться со своей деятельностью.
