«На Земле звёзды красивее», – каждый раз повторял Хорхе, когда оказывался возле иллюминатора. Повторял, словно мантру. Словно бездонная чернота космоса и впрямь искажала знакомые рисунки созвездий. Кит, Телец, Орион, Большая Медведица…
Он знал наизусть все восемьдесят восемь и мог отыскать любое за считанные секунды.
Раньше ему надо было всего лишь поднять голову и окинуть внимательным взглядом ночное небо родной Андалусии. Или аргентинской пампы, австралийской пустыни, сибирских лесов, горных кряжей Тибета – он много где побывал за свои неполные тридцать…
Сейчас требовалось просто сдвинуть защитную шторку и вглядеться в темноту за бортом, однако Хорхе делал это едва ли не с отвращением.
Настоящие звёзды оказались обманщицами. Они не сверкали подобно глазам танцовщиц фламенко и не подмигивали, как кормовые огни уходящих в океанскую ночь кораблей. В реальности они представляли собой холодные светящиеся объекты, годные лишь для определения элементов орбиты космического корабля. Впрочем, навигационными маяками служили не только они. Солнце, Венера, Юпитер, оставшаяся далеко позади Земля и уже совсем близкий – какие-то десять миллионов кэмэ и восемь суток полёта – Марс, все они, как могли, помогали космическим путешественникам выполнить поставленную задачу. Достичь красной планеты, выйти на траекторию спуска и осуществить мягкую посадку рядом с международной базой.
Возвращение корабля программа не предусматривала – нынешний полёт являлся внеплановым. И самым быстрым из трёх, попавших в двадцатисуточное «окно» синодического периода Марс-Земля, наиболее выгодное для путешествия от планеты к планете. Всего сто пять дней и ночей томительного ожидания, три с половиной месяца невесомости, восемьдесят шесть миллионов километров космической пустоты, одна-две коррекции и – цель достигнута. Полторы тонны полезного груза, включая двух космонавтов, шестьсот литров воды, три центнера сублимированных продуктов и – самое главное – восемь хорошо упакованных и опечатанных контейнеров с семенами, выведенными земными учёными специально для марсианской почвы.
Как сказали бы русские, «такая овчинка стоила выделки», а Хорхе и не подумал бы возражать. Упускать такой шанс было и вправду нельзя…
– Увидел что-нибудь новенькое?
Вопрос мог показаться насмешливым кому угодно, но только не Хорхе Фернандесу.
Он знал: Сабина не шутит, ей действительно интересно.
Оторвавшись от иллюминатора, командир корабля развернулся к напарнице.
Смотреть на неё было сплошным удовольствием.
Обтягивающий тренировочный комбинезон подчёркивал все прелести роскошной фигуры, а огненно-рыжие волосы, превратившиеся в невесомости в шикарную «гриву», свели бы с ума не только нормально ориентированных представителей сильного пола, но и всех без исключения африканских львов.
– Ничего нового. Всё как всегда, – покачал головой Хорхе.
– Жаль. Я надеялась, может, там инопланетяне какие…
А вот теперь она и вправду шутила.
Она. Сабина Кригер, бортинженер, космонавт-исследователь, чемпионка мира по парашютному спорту, двукратная победительница двадцатичетырёхчасовых гонок в Ле-Мане, специалист по компьютерным и биотехнологиям, звезда инстаграма…
Начальник подмосковного ЦПК Александр Ершов, помнится, сказал про неё: «Комсомолка, спортсменка и, наконец, просто красавица». Хорхе не до конца понял смысл этой загадочной русской фразы, но с последним утверждением был согласен на сто сорок шесть процентов. На самом деле – красавица, каких поискать.
Хотя зачем ему искать кого-то ещё? Свою судьбу Хорхе уже нашёл.
С Сабиной они обвенчались за две недели до старта.
При взгляде на раскрасневшееся лицо жены, мужчина невольно улыбнулся:
«А неплохой у нас вышел медовый месяц».
Конечно, вслух он этого не сказал – не хотел отрывать супругу от важного для всякого космонавта занятия.
Сабина, с головы до ног увешанная медицинскими датчиками, сосредоточенно доводила до изнурения себя и мучила узенькую беговую дорожку. Несчастный тренажёр – результат многолетней работы нескольких институтов космической медицины – сбежать от своей «мучительницы» не мог. Несколько эластичных ремней прочно притягивали его к бегущей по полотну женщине. Хотя, возможно, всё было с точностью до наоборот: это она притягивалась к тренажёру. Любой, хоть раз перепутавший в невесомости пол с потолком, мог уверенно заявить: «В мире всё относительно». А потом добавить: «Но шишки в обоих случаях получаются одинаковые. Доказано на собственном опыте».
– Лови, – Сабина неожиданно замедлила бег, схватилась рукой за поручень, после чего выудила из прикреплённого к тренажёру контейнера какой-то предмет и плавно запустила его к Хорхе.
Предмет оказался небольшим плоским камнем овальной формы.
Он медленно плыл в воздухе, вращаясь то в одну, то в другую сторону и перевёртываясь на сто восемьдесят каждые два оборота.
– Очередная гаечка Джанибекова? – усмехнулся Хорхе, поймав «снарядик» и остановив тем самым его упорядоченное вращение.
– Как раз это я и хочу выяснить, – вернула усмешку Сабина. – Хочу, чтобы ты рассчитал тензор инерции до третьего знака. Подозреваю, там не эффект Джанибекова, а чистая геометрия.
Хорхе покрутил в руках камешек и понимающе хмыкнул.
«Эффект Джанибекова» был открыт в восьмидесятых годах двадцатого века советским космонавтом Владимиром Джанибековым. Он первым заметил забавные странности в движении барашковых гаек в условиях невесомости. В принципе, эти странности так бы и остались неведомы большинству земных жителей, если бы не пресловутая повышенная «секретность» того времени. Статья о вращениях космического крепежа вышла только через шесть лет после «открытия», когда гриф секретности наконец сняли.
«Финт ушами», произведённый обыкновенной барашковой гайкой, буквально взорвал мировое научное сообщество: видно, не просто так большевики скрывали от мира тайну крутящихся перевёртышей. Разгадать её возжелали многие. У огромного количества исследователей и подвижников начался нестерпимый зуд во всех известных местах.
Всякий уважающий себя «британский учёный» считал своим долгом придумать какую-нибудь заумь, единственно верную и абсолютно точно объясняющую «чудо-эффект». Чего только эти «умники» не приплетали к своим странноватым теориям. И торсионные суперполя́, и макроскопическое квантование, и гравитационный эфир… даже вводили заново давно забытое понятие теплорода. А ларчик открывался довольно просто. Эффект элементарно объяснялся законами классической механики, выведенными ещё в восемнадцатом веке Эйлером и Лагранжем.
Механику Хорхе знал хорошо и не только применял её законы на практике, но и почти не пользовался компьютером.
