Они встретились у большого камня. Того самого, который лежал между их домами и в детстве считался драгоценным, потому что блестел на солнце. Александр Петрович не был в родной деревне лет двадцать. Но если посчитать, то, конечно, окажется, что все тридцать. Но считать Александру Петровичу не хотелось, как не хотелось верить в то, что словосочетание «тридцать лет назад» уже имеет к нему, шестидесятилетнему генералу, самое прямое отношение. На малую родину Александра Петровича привёл случай. А точнее – распоряжение правительства. Руководители всех ведомств должны были 1 сентября посетить линейки в своих школах.
– Сашка, ты что ль?
Александр Петрович обернулся. У камня стоял Генка. Генка курил, и огонёк сигареты в кромешной деревенской тьме выглядел маяком.
– Гена, – кивнул Александр Петрович, тем самым подтверждая, что он и вправду Сашка.
И вот они уже в холодной, пахнущей яблоками и луком веранде Генкиного дома. Генка открывает дверь в кухню – ошеломляюще светлую, нагретую до терпкой духоты.
– Видала, Верка, кого я привёл? – Генка говорит громко, с храбрым настороженным вызовом.
Верка, Генкина жена, а когда-то Сашкина и Генкина одноклассница, прижимает ладони к худым коричневым щекам, потом обнимает Александра Петровича и длинно всхлипывает. На всякий случай. Чтобы сразу пожалеть Сашку за всё грустное, что было в его жизни. Верка точно знает, что грустного в жизни хватает. Даже если эта жизнь – генеральская.
– Вот какое оно, твоё генеральское счастье? – Генка разливает по рюмкам с пёстрыми переснимками местную «зубровку». Александр Петрович вдыхает запах сладкой травы, которая растёт только в этих местах, и внутри становится горячо и волнительно. Почему-то вспоминается, как Валька из десятого прижималась к нему, тогда ещё девятикласснику, на новогоднем огоньке.
– Живёшь-то небось в бетонной коробке? – не унимается Генка.
– Ну да, в квартире.
– Во-о-от! То-то и оно, в квартире! – Генка торжествующе трясёт указательным пальцем. – А я захотел огурчика, вышел в огород – и вот он, пожалуйте, Геннадий Васильевич – свеженький, хрустященький! Ты когда последний раз-то огурец прямо с грядки лопал?
Александр Петрович неопределённо пожимает плечами.
– А вот хочешь, прямо сейчас пойдём да сорвём?
На огороде пахнет землёй, которая только-только разрешилась от бремени. Александр Петрович и Генка жуют огурцы молча, священнодействуя.
– Ну? – Генкин голос сливается с вязкой тишиной деревенской ночи.
– Да-а-а, – торжественным эхом отвечает ему Александр Петрович.
***
– Да не тяни так, задушишь! – Генка отталкивает Веркины руки и срывает с шеи скользкий галстук. – Хватит пиджака! И так вырядился, как на похороны!
– Сплюнь! – Верка застёгивает мужу пиджак на две пуговицы и удовлетворённо кивает. – Не лампасы, конечно, но вид есть!
– Надо ему мой вид, – ворчит Генка.
– И не сашкай там ему, – наставляет Верка: – Дорогой Александр Петрович, жизнь мы прожили честно…
– Ему какое дело, как мы прожили?
– …Хотим на старости лет с ванной пожить, с туалетом тёпленьким…
– Ещё чего придумай! Про туалет я с генералом говорить буду!
– Говори, про что хочешь, а чтоб квартиру в новом доме выпросил!
– Да зачем нам та квартира, Верка? Тут вон как хорошо – захотел огурчика…
– Да пошёл ты со своим огурчиком!
…Александр Петрович стоит на школьном крыльце и с заготовленной улыбкой умиления слушает, как первоклашки хриплыми от старания голосами выкрикивают четверостишия. Руки Александра Петровича заняты длинными гладиолусами, толстыми пионами и мохнатыми астрами. Каждый ребёнок постарался отдать свой букет именно ему. Александр Петрович смотрит на школьников и вспоминает вчерашний вечер. Как хорошо всё-таки посидели! «Надо бы чаще встречаться, – думает Александр Петрович. – А то и махнуть куда-нибудь вместе! В Турцию, например. Точно, взять путёвку на четверых: он, жена Света и Генка с Веркой. Они-то, Генка с Веркой, наверное, вообще нигде не были, вот сюрприз-то будет!..»
Линейка закончилась. Александр Петрович галантно вручил дары палисадников директрисе и увидел шагающего к нему Генку.
– Ну ты, брат, вырядился! – Александр Петрович потянулся обнять друга, но Генка неожиданно отпрянул и проговорил суровой скороговоркой:
– Здравияжелаютоварищгенерал.
– Ну здорово, здорово, – улыбнулся Александр Петрович, готовый подхватить Генкину шутку.
– Просьба у меня. Жизнь-то прожили, а ванны нет.
Генка говорит сбивчиво, чем больше говорит, тем больше злится. Александр Петрович сначала улыбается, потом становится серьёзным, потом досадливо морщится.
– Товарищ генерал, старшеклассники ждут, – молодая директриса аккуратно трогает Александра Петровича за рукав кителя.
– Ладно, Ген, мне пора. Рад был повидаться.
***
Генка и Верка молча чокнулись рюмками с пёстрыми переснимками. Первой заговорила Верка:
– А что ж ты хотел – генералы, они такие!
– Пойду сорву огурец, – сказал Генка и снова наполнил рюмки.
Он вернулся в день своих похорон. «Если бы на час раньше, успел бы на кладбище», – подумала Шурочка и испугалась этой мысли, как пугалась всего, что случалось неожиданно. И очень удивилась, что Андрею удалось вернуться неожиданно.
Все двадцать пять лет она ждала его появления. Была уверена, что сначала придёт к ним, – он же не знает Светкиного адреса. Розы Люксембург, 27, квартира 6. Шурочке даже снилось, как звенит звонок, она бежит к двери, уже зная, кто за ней, открывает дверь, зачем-то подаёт Андрею тапки – новенькие, с биркой, и выдаёт адрес: Розы Люксембург, 27, квартира 6. И он ничего не переспрашивает, потому что знает – там жена и сын. А Шурочке хочется рассказать, как не хотела Светка получать эту квартиру, как они с Лёней её уговаривали, а она кричала: «Мы не семья погибшего при исполнении!» Как будто, согласившись на квартиру, она, как и все, признавала, что муж погиб…
Но рассказывать некогда, потому что Андрею надо идти. А ей, Шурочке, надо срочно звонить Лёньке и выдохнуть в трубку: «Маркошанский вернулся…»
***
С Маркошанскими они познакомились в Степанакерте. И сразу подружились. Потому что для дружбы был самый полный набор поводов. Леонид Плетнёв и Андрей Маркошанский служили при одном штабе. Оба были родом из Краснодарского края. Жёны у обоих – белоруски. Дети – мальчики – одного возраста. Славику Маркошанскому – год и два, Мите Плетнёву – год и месяц.
Шурочка потом думала, что в другом месте, при других обстоятельствах они со Светкой подругами никогда не стали бы. Слишком уж разные.
Шурочке важно было всем нравиться. Эту задачу она решала причёсками «чтобы точь-в-точь как на картинке» и выражением милого, немного беспомощного удивления на лице, тщательно отрепетированного ещё в юности.
