За горизонтом событий. Предисловие с пояснением
В Иудейской пустыне, не далеко от Иерихона, у подножия серо-желтых, безжизненных гор, можно наткнуться на камень. Серый базальт с черными разводами, он лишь на несколько сантиметров выступает над поверхностью. А когда-то, в давние времена, мимо него нельзя было пройти, чтобы не остановиться.
Отполированный песком и ветрами, он возвышался почти на метр, и его поверхность с буроватыми прожилками и темно-зелеными разводами по краям притягивала практически всех путников. Они гладили его, присаживались и сразу же блаженно закрывали глаза. Что-то теплое и умиротворяющее исходило от камня.
Любил сидеть на нём и Иисус, когда удалился в эти места на сорок дней. Была здесь и Сусанна, которую Иисус встретил в Иерихоне, направляясь сюда.
Когда она появилась в пустыне, Иисус удивился и спросил:
– Как ты нашла меня?
– После той встречи на рынке, меня побил теткин сын, и я убежала, – сказала она. – Шла по твоему следу, а когда сбивалась, то переставала чувствовать тебя, и вот я здесь.
– Ты не можешь находиться со мной!
– Я с таким трудом нашла тебя, а ты говоришь, уходи, – она потупилась и тихо добавила, – ты говорил тогда, чтобы все люди любили ближних, но почему сам так не делаешь?
– Если мать говорит ребенку – отойди, это не значит, что она не любит его. Я люблю всех – и кто рядом со мной, и тех, кто стоит в стороне.
– Значит, ты любишь и меня, тогда я пойду туда и не буду тебе мешать, – сказала Сусанна, указав на промоину в горе.
И ушла, и устроилась там. Собирала колосья дикого ячменя, что росли меж редких кустов на краю пустыни. Разминала в ладонях и, выдув шелуху, высыпала в углубление на камне. Затем толкла зерна, сбивая с них кожуру, и снова продувала и лишь потом растирала ячмень в муку округлым голышом, найденным неподалёку.
Похоже, что этот кругляш тоже когда-то был частью большого камня, но откололся от него, был обкатан и отшлифован ветром и песком. Брал его и Иисус, гладил, перекладывал из руки в руку и успокаивался в минуты тревог и испытаний, что выпали ему в пустыне…
Но, остановимся на этом, в своё время мы еще не раз вернёмся к Иисусу и Сусанне, а сейчас поясним суть предисловия. А она в том, что округлый камень, который брал в руки Иисус, долгими путями, наконец, попал к нам. Он сохранил в своей памяти то, что скрывалось до времени и объясняет некоторые события – и не только в прошлом, но и сейчас.
А начиналось всё так…
Дама с мольбертом, и мужик с претензией
Конец мая, лето только вступило в свои права, и в Ялте было немноголюдно. Я снял комнату рядом с морем на улице Чехова. Почти от дома начиналась пальмовая аллея и выходила к набережной. По утрам здесь было еще пустынно, и только одинокие отдыхающие, да редкие бегуны нарушали утренний покой.
Первые дни было ветрено и прохладно, срывался дождь, и тяжелые темные тучи опускались, чуть ли не до самых крыш, закрывая горы. Но через три дня солнце высушило мокрую набережную, и всё окрест засияло южной зеленью и рекламой.
К вечеру набережная наполнялась публикой нарядной и раскованной. Как угорелая носилась на роликах молодежь, а многие взрослые гуляли с собачками. Видимо чеховская дама с собачкой все же повлияла на местные нравы.
А когда на город опускались сумерки, и на литых чугунных столбах вдоль набережной зажигались фонари, наступало самое прекрасное время: встреч, прогулок у моря, весёлых ресторанных посиделок и всего того, что и наполняло собой горячие и незабываемые ялтинские ночи.
А днем, ближе к полудню, у набережной выставляли свои картины и всевозможные поделки, местные художники. Мне нравилось бродить по этой выставке. Я медленно переходил от одной картины к другой, и всякий раз задерживался у картин художницы Бруклицыной.
Это были в основном миленькие и красочные пейзажи Ялты: дворики, улочки, набережная. А на некоторых картинах были изображены женщины в белых платьях, широкополых шляпах и с кружевными зонтиками в руках. Картины были бесхитростные, но они притягивали. В них чувствовалась легкость, свобода и душевная теплота художника.
Женщина, сидевшая при этих картинах, полная, чернявая гречанка, говорила:
– Берите, не сомневайтесь, художник она хороший, известный, ее картины есть и в музеях.
– Вижу, что хороший, но пока не до картин, да и повесить некуда.
– Ну, что вы, место всегда можно найти, да и цена приемлемая. Взять хоть эту – всего 200 гривен, а какая красота!
– Согласен! Но вот чуточку разбогатею – обязательно куплю. А разбогатеть я собирался, за этим сюда и приехал.
На третий или четвертый день, часов в семь утра, я вышел на набережную. Её только полили, и солнце сияло во всю, и было удивительно хорошо. У одного из еще закрытых кафе я увидел художницу, которая срисовывала пальму на набережной.
По манере и цветовой гамме картины, которую она писала, без сомнения – это была Бруклицына. Одета она была в просторную темно-бордовую кофту далеко не первой свежести и просторные помятые джинсы, с пятнами засохшей краски.
Дама за мольбертом чуть сместилась и стала рисовать вывеску на кафе. Мне было интересно, я пристроился у парапета и стал смотреть.
Остановился, а потом и прицепился к ней с расспросами мужик бомжеского вида. Она молча рисовала, но мужик не уходил, художница резко обернулась, и что-то сказала. Мужик замолчал, а потом, отступив, начал ругаться:
– Сучка, а еще интеллигентку из себя корчит, художница драная.
Увидев, что я смотрю на них, мужик направился ко мне.
– Слыхал, говорит мне, вали на хрен, а еще мудаком обозвала. Разве художники бывают такими?
Мужику хотелось поговорить, но у меня такого желания не было. Я прошел чуть дальше и продолжил наблюдение. Быстрыми мазками художница дописывала картину. Холст был небрежно прибит к подрамнику, и его края, обтрепанные и неровно обрезанные, весьма портили вид уже почти готовой картины, на которой были изображены две дамы в белых длинных платьях и шляпах времён Чехова. Набережная была похожа, а вот с кого писались эти дамы – непонятно.
Вечером я увидел Бруклицыну в группе художников, рисовавших портреты желающим. Рядом с художницей висело несколько карандашных набросков, а на раскладном стульчике сидела девушка, и Бруклицына ее рисовала. Девушка получалась похожей, но была она какая-то плоская, неживая. Чувствовала это и художница. Она покрутила рисунок, и со вздохом, опустив руку с карандашом, подала рисунок девушке. Та посмотрела, скривилась и довольно резко сказала, что платить не будет:
