– Вот же…
Воскресенье начиналось не лучшим образом. Сперва Николай битых полчаса не мог открыть дверцу старенькой, видавшей виды «тойоты». Когда это, наконец, удалось, возникла другая проблема – завести изношенный в хлам двигатель на тридцатиградусном морозе. Но вот машина, презрительно фыркнув, будто сама собой вырулила на привычный маршрут – мимо серых многоэтажных домов и деревянных трущоб Благовещенска, похожего на десятки, если не сотни типовых городов-близняшек, детей своего времени. И столь же одинаковыми, чуть ли не слитыми воедино, казались медленно всплывавшие в памяти аэропорты, вокзалы и даже лица. Такова была жизнь во всех ее проявлениях, легко предсказуемых, как повороты знакомой дороги.
Впрочем, Николай с ранних лет не питал надежд повстречать за очередным завитком тропы чудо чудное или, на худой конец, диво дивное. И уж подавно не грезил о сказочном замке, коне и блестящих латах. Даже в прекрасных принцесс не верил: в детстве не понимал, откуда они и зачем, а чуть позже на личном опыте убедился, что нет их в природе. И все бы хорошо, но только реальность, окружавшая Николая повсюду, интересовала его еще меньше. Кроме отдельных деталей, черт и еле заметных черточек, о которых едва ли должны думать люди, по крайней мере – люди нормальные.
Вот и сейчас он слушал, казалось бы, привычный рокот мотора. Не как водитель, способный определить на слух неполадки, а словно верующий – церковный хорал. Пускай не только в церкви, но даже в сектантской молельне от такой музыки наверняка бы шарахались. Слишком в ней много чужого, забытого черт знает когда. От первой грозы над берегом древнего моря, до рева монстров из прежних эпох. Будто с каждой сгоревшей частицей топлива освобождается память земных пластов, где она когда-то возникла. Дерево, попав в огонь, ведет себя еще более странно – ведь оно помнит прошлое мира людей. Быть может, поэтому люди часто всматриваются в пламя костра, но кто хоть раз попробовал вслушаться?
Чтобы прогнать пустые мысли, Николай включил допотопную магнитолу. И вздрогнул от неожиданного, прямо-таки убойного резонанса. Казалось, в унисон зазвучали дорога, мотор и мощный, несмотря на «севший» динамик, голос.
Кровь за кровь!
В том воля не людей, а богов1
Стало вдруг страшно. До тряски, до тошноты, до поросячьего визга, что грозил вот-вот вырваться из гортани. И главное – безо всякой разумной причины, отчего с каждой секундой делалось только страшней.
Здесь твой ад!
Ты знаешь – нет дороги назад…
И в этот миг Николай действительно ЗНАЛ.
Стрелка спидометра перевалила за сотню. Для старой, разбитой колымаги это было реальной угрозой, но Николай ничего не мог поделать с собой. Руки словно вросли в «баранку», нога – в педаль газа. Хотелось лишь одного – как можно быстрей проскочить этот чертов участок пути. Сквозь лес, мимо сопки, что ярко белеет вдали, как череп гиганта. За поворот над оврагом у самой обочины… Дьявол!
Большая черная птица – то ли канюк, то ли ворон – метнулась призраком, едва не влетев в лобовое стекло. Нельзя сказать, что Николай испугался сильнее, чем прежде. И все-таки неожиданность заставила растеряться, ослабить контроль – как раз на скользком, как городской каток, повороте.
Сбив ветхое заграждение, машина перевернулась в воздухе. Удар о склон Николай встретил в полном сознании. Мало того – сквозь треск металла и пластика по-прежнему уносилась в пространство музыка. «Пиратская» запись, скверная и беспорядочная, как мысли в окровавленной голове.
Я не хочу той пустоты
Я не хочу той чистоты
Я не хочу той высоты
Я не прошел всего пути!
– Нет! – успел выкрикнуть Николай, прежде чем громко хрустнули ребра, и пламя, взревев, охватило смятый в лепешку салон.
* * *
«Ну вот, и съездил на тещину дачу!» – мелькнуло слабым всполохом под черепной коробкой. Спустя минуту-другую Николай уже стоял на ногах, целый и вроде бы невредимый. Хоть и в чем мать родила, но, может, в мире ином так принято? В трансцендентной сущности здешнего бытия Николай поначалу не сомневался. Здравый смысл подсказывал: после такой петли Нестерова даже в кино не живут. Пытаясь развеять страх, Николай хохотнул над собственной жалкой шуткой и тут же осекся. Смех походил на скрежет – будто лезвием по стеклу.
В конце концов, оглядевшись, Николай был вынужден отбросить заупокойную версию. Слишком уж мало отличалось увиденное от грешной земли. Даже проклятый овраг никуда не делся, и теперь его склон исправно закрывал Николаю обзор. Машина, правда, исчезла – вместе с дорогой и снегом, что прежде лежал метровым слоем повсюду. Зато наверху, словно из непривычно теплого воздуха, появились два низкорослых, одетых в бесформенные лохмотья субъекта. Оба вполне могли принадлежать к местной китайской диаспоре и выглядели отнюдь не лучшими ее представителями. Тот факт, что один из бродяг натягивал длинный, грозного вида лук, Николай сперва игнорировал, сочтя полнейшим абсурдом.
– Хэй, саган! – крикнул другой оборванец.
«А говорок-то странный», – удивился мысленно Николай, когда-то стажировавшийся в Поднебесной.
– Совсем обнаглели, косые, как у себя дома! – добавил он вслух. – Нет, чтоб по-русски…
– Хэй?
Лучник недвусмысленно вскинул оружие, целясь точней, и лишь тогда Николай осознал угрозу. Другой так же просто, без обиняков, поманил пальцем. Трудно сказать, почему Николай воспринял это, как должное, не боролся и не бежал, смирился, позволив увести себя в неизвестность. Ведь жизнь и свободу личности он ценил превыше всего. Но первой скорее можно было лишиться при сопротивлении, а потеря второй казалась временной, легко разрешимой проблемой. Уж больно не походила эта парочка на «крутых» бандитов. Да и что с него взять? Избитые пивом почки на трансплантацию? В буквальном смысле гол, как сокол, а требовать выкуп за простого российского инженера не смешно даже. Стало быть, разберутся и тут же отпустят – дело пяти минут.
Николай с радостью ухватился за эту мысль, благо иных после пережитого шока еще не предвиделось. Быть может, потому и поднялся, как миленький, по крутому склону, держа руки над головой. Хоть и тяжело было, зато понятно без перевода – готов подчиниться и, если надо, содействовать… В себя он пришел лишь когда сыромятный, пропахший потом ремень до боли стянул запястья.
На берегу ждала припрятанная в камышах лодка. Без мотора, без паруса. И без единого гвоздя в обшивке, насколько можно было судить. Шла эта посудина даже на веслах удивительно резво, почти не качаясь на крутой амурской волне. А за рекой, возле самой воды раскинулось целое стойбище – шатры, повозки, десятки стреноженных лошадей и привязанных к толстым жердям верблюдов. Трещали костры, дым тянулся к сумрачной стене леса. Торговцы в диковинных одеяниях чинно расхаживали вдоль берега, покуда стражники с копьями наперевес охраняли товар. Живой и двуногий. Иногда говорящий – если хозяин снисходил до вопросов.
