Начинается. Или начнётся, если мне удастся уговорить Мирабель встать.
Она лежала, уткнувшись лицом в подушку, поэтому говорила я с её затылком.
– Меня отправили за тобой, ты же это понимаешь? Тётя Конни отсчитывает секунды.
– Двадцать девять минут! – будто в подтверждение моих слов закричала снизу тётя Конни.
Я посмотрела в окно между нашими двумя кроватями. Луна стояла высоко, и обычно в это время я уже давно спала.
– Тёти места себе не находят: они думают, что этот год может быть моим.
Моя кузина Мирабель застонала в подушку и невнятно возразила:
– Тебе слишком мало лет, Клем. Это не твой год.
Через двадцать девять минут – в полночь – сентябрь закончится, начнётся октябрь, и, если тётя Конни права, на меня впервые снизойдёт магия. Она уверена, что настала моя очередь.
Я прожила уже двенадцать октябрей и ни разу пока в полной мере не чувствовала себя частью этого великого события. И хотя я не провела весь остальной год в мыслях об октябре, как остальные члены моей семьи, сейчас у меня по спине побежали возбуждённые мурашки.
Я сидела на краю кровати и нетерпеливо болтала ногами. Сколько себя помню, мы с Мирабель всегда делили эту комнату, которая, в отличие от нас, не становилась больше. Здесь едва хватало места для наших двух кроватей. Стены на моей половине все заклеены рисунками и разными художественными мелочами, а на половине Мирабель они голые. Половина моих вещей валялась на полу, другая половина – в ногах на кровати. А одежда Мирабель лежала аккуратными стопками под её кроватью.
– Двадцать восемь минут! – прилетел снизу крик тёти Конни. – Шевелитесь, маленькие колдуньи!
– Нельзя опаздывать! Звёзды не ждут! – добавил другой голос – тёти Пруди. Порой в нашей семье о тишине можно было только мечтать.
Наконец Мирабель перевернулась. Её брови уже были нахмурены, а при виде меня её лицо исказилось в сердитой гримасе.
Смутившись, я рефлекторно провела рукой по волосам. Я весь вечер потратила на то, чтобы закрутить их в два пучка по бокам головы, как у Мирабель. Но у неё часть прядей ещё выкрашена в фиолетовый, и она сплетала их в аккуратные бублики.
Мирабель было почти четырнадцать, и она считала себя намного старше меня, хотя в действительности разница у нас всего год с небольшим. Её Первый октябрь случился в прошлом году, и с тех пор она перестала кого-либо слушать, особенно меня: на меня у неё попросту не было времени.
Я успокаивала себя тем, что всё – возможно! – изменится, если в этом году я обрету магию.
– Угх, – садясь, буркнула Мирабель и распустила свои бублики. Она скорее подавится собственными кудрями, чем её увидят с такой же причёской, как у меня. Перекинув волосы вперёд так, что они скрыли почти всё её лицо, она перевела осуждающий взгляд с моей головы на одежду и с досадой спросила: – Ты же не собираешься пойти в этом?
Я взглянула на свою пижаму с танцующими пингвинами:
– А что не так?
Мирабель выдержала паузу, проглотив рвущиеся из груди слова, и вздохнула:
– Ты замёрзнешь. Идём, покончим с этим поскорее.
Я первой спустилась по лестнице на первый этаж и как раз спрыгивала с последней ступени, когда во входную дверь постучали. Вся наша семья уже выстроилась в линию в прихожей, готовая к выходу. Стоящая во главе тётя Конни, сжимая в пальцах таймер в виде яйца, объявила:
– Двадцать пять минут!
Я покосилась на дверь:
– Тётя Конни, кто там?
– Никого из людей! – воскликнула тётя Пруди, водя длинным костлявым пальцем.
В октябре на нас, ведьм, опускались густые слои магии, скрывая нас от обычных людей. Поэтому это был последний визит почтальона на ближайший месяц, хотя он об этом не подозревал.
– Может, не стоит открывать… – начала мама, но было уже поздно: я распахнула дверь.
– Вам посылка, – с улыбкой сообщил почтальон.
– Тс-с-с! – зашипев, замахала на него руками тётя Пруди, будто прогоняла бездомного кота.
– Тётя Пруди! – ужаснулась я, обернувшись к ней. И шёпотом добавила: – Нельзя на него шипеть! Это всего лишь почта. – Однако снова повернувшись к почтальону, я нахмурилась. Он действительно пришёл очень поздно.
– Мы опаздываем! – выглянула из-за меня тётя Конни. Её белые волосы от возмущения стояли дыбом, напоминая нимб. – Мы должны быть на месте через… двадцать две минуты!
Тётя Флисси, замыкающая шеренгу, молча поправила лямки своего огромного рюкзака.
– Э-эм, простите, вы, скорее всего, ошиблись адресом, – сказала я почтальону. Наша семья очень редко что-то получала, учитывая, что четверо проживающих в этом доме никогда не пользовались Интернетом, а у двух оставшихся не было банковских карт.
– Прошу прощения, – сказал он, – должно быть, это вашим соседям. Но вы не распишетесь?
– Хорошо, – согласилась я, хотя это означало, что наши соседи не увидят эту посылку минимум до ноября.
Почтальон, доставляющий нашу почту сколько я себя помню, заглянул мимо меня в коридор, где все мои родные нетерпеливо переминались с ноги на ногу.
– Семейная… вечеринка? – спросил он.
Тётя Пруди сердито уставилась на него из-за спины тёти Конни. У неё венчающий голову нимб из волос был серым. Она была в неизменном зелёном комбинезоне садовника, а тётя Конни, не сняв любимого фартука, продолжала тискать в пальцах таймер в виде яйца.
– Да, что-то вроде того, – уклончиво ответила я. – Где расписаться?
– Здесь. – Почтальон протянул маленький планшет.
Я быстро вывела указательным пальцем на экране «КМ» и убрала руку, пока не затрещали разряды и не полетели искры.
– Благодарю! Весёлой… вечеринки! – и он протянул мне длинную узкую коробку.
– Избавься от него! – прошипела тётя Конни у меня за спиной, но, к счастью, почтальон уже отвернулся и зашагал к выходу. У калитки он поднял руку, чтобы помахать, но тут же опустил её и покачал головой.
Я поставила посылку в угол прихожей, где успело порядочно скопиться другого барахла, и вышла вслед за остальными за дверь.
Дай тёте Конни волю – и она бы выстроила нас как утят и повела за собой строгой шеренгой. Даже её попытка посчитать нас по головам не увенчалась успехом: Мирабель тут же юркнула назад, а тётя Флисси промаршировала вперёд.
Мирабель захлопнула дверь, после чего задержалась у дома ещё на секунду и только потом присоединилась к нам на улице.
Тишина сопровождала нас на всём пути, что было необычно не только для моей семьи, но и для всего нашего города. Один за другим мы проходили бесконечные ряды стандартных домиков. Даже тётя Конни молчала: всем её вниманием завладело то, что должно произойти. Подготовительный период перед октябрём всегда занимал несколько месяцев, и в конце него нервы моих тёть были натянуты до предела и родственницы буквально вибрировали от переполняющей их неуёмной энергии. Даже мама пристально всматривалась в темноту, крепко сжимая мою руку.
