Кан бежал достаточно быстро, крепко сжимая чалу1 тунур2. С трудом огибая длинные деревья, он старался насчитывать нужное количество лент, повязанных на широкие стволы. Всякий раз когда Кан углублялся в лес для обряда – оставлял по пяти алой повязи, через каждый третий аршин. Но сейчас, когда перед глазами была плотная пелена, кам3 с трудом различал цвета, путался в количестве лент из—за спешки, спиной ощущая приближение множества кормос4, только что умертвивших его суйла5. Кам желал добраться до деревни, скинуть с себя окровавленный манджак6, склоняясь пред родными почившего друга. Шипение раздалось подле уха, вынуждая кам дернуться, тяжело ударяясь плечом о дерево. Желтые листья пали на голову, тьма сгущалась над Каном и всякий раз, когда он дотрагивался до земли подле себя – не мог найти тунур. Вокруг стало темно и тихо. Стараясь не дышать, кам быстро прикрыл глаза, пытаясь не смотреть на тех, кто нарушил его камлание, проникая в светлую, еще не сильно окрепшую душу суйла. Пахло влажной землей, под пальцами рук ощущались ползающие черви, пытающиеся откусить малую часть от манджака: то дергали за подвязанную медвежий коготь, то пытались сдернуть его мех, добытый в тяжелом бою. Кан помнил, как долго пытался очистить руки после жертвоприношения, спокойно смотря, как шкура и туша поддавались наточенному топору в умелых руках скотовода. Но теперь обереги пытались отдернуть, разделяя дух кам и дух унаследованного животного – бурого медведя.
К уху приблизилось что—то влажное. Вода капала на плечо, утяжелив манджак, заставив дернуться от неприятного прикосновения чего—то шершавого. Кормос пытался запомнить пойманного кам, насладиться запахом страха, прежде чем поглотить неумелого. Тьма образовывала множество надломленных пальцев, с трудом удерживающих острый нож. Кан ощутил холод подле горла, перо неприятно покалывало глаз, заставляя дергаться, вырываться из крепких объятий. Кормос оказались сильнее. Их тела всё ещё принадлежали подземному миру. Поглощенное тело суйла помогало им принимать человеческий облик, перенимать черты того, кто пал настолько быстро, что, возможно, даже не осознал собственную погибель. Кам сжал горсть червей, с трудом дернул рукой и попытался кинуть их хоть куда—то. Его вовремя перехватили, заламывая руку, крепко вжимая в шершавое дерево. Несколько бело—красных лент пали на голову кам, вынуждая Кормос тихо запишет. Ощущая необузданную дрожь во всем теле, Кан удивился реакции организма, пока не понял – он впервые ошибся, позволяя подземному миру проникнуть в их. Шипение усиливалось, резкий жар возник на короткий миг, затем полностью распространился по всему лесу, обхватывая сухие деревья и кустарники своей мощью. Кан не сдержался. Судорожно распахнув глаза он начал осматриваться. Дергая головой, кам не позволял кормос перетянуть на себя взгляд, дабы полностью прогнуть его стойкую волю, разрушая два естества: человеческое и духовное. Треск горящих ветвей нарастал, постепенно удаляясь в сторону его деревни. Кан закричал. Дернув руки на себя, он заставил кормос оступиться, с трудом падая на его тело. Кам с удивлением замер, совсем забыв как дышать, когда заглянул в пустые, но горящие синие глаза смертной девушки, чей облик смог перенять кормос. Ее длинные волосы спадали с плеч, красно—синий манджак прикрывал тело. Несколько узоров на лице закруглялись к носу, в который была вставлена серьга.
– Как смел кормос стать карой?
– Пред смертью ты решил стать смелее, юный кам?
Усмехаясь, кара теснее прижалась к Кану, стараясь вдавливать лезвие ножа в его горло. Становилось жарко, теплый манджак неприятно прилипал к телу, а до конца не сформированное тело в некоторых местах истончало запах жженой травы и всё ещё влажной земли. Заметив за спиной кара тунур, Кан нахмурился, стараясь полностью сконцентрировать взгляд свой на появившейся деве, дабы та не заметила его единственный шанс на спасение. С лезвия медленно потекла кровь. Склонившись, кара высунула длинный язык, с легкостью слизывая теплую каплю. Сладострастный металлический привкус будоражил нечестивый дух, побуждая ту дернуться, отстраняя руку с орудием. Поймав мгновение, кам вытянул руки перед собой, отталкивая кара и, сделав уверенные шаги, смог сжать чалу.
Первый удар о натянутую ткань потерялся в треске деревьев, но всё же привлек внимание того, кому принадлежал. Кан не имел права действовать в одиночку, но сейчас, когда пред ним огонь всё быстрее и быстрее добирается до деревни, кам вынужден жертвовать любой своей частью. Кара успеет поглотить что—то одно, прежде чем будет изгнана обратно к Эрлик7.
Второй удар стал четче. Дотрагиваясь до натянутой ткани только пальцами, Кан старался не сводить тяжелого взгляда с кара, наступая с каждым последующим ударом. Нечестивый дух злился. Взвыв и крепко сжав множеством пальцев волосы, кара старательно разделялся на множество кормос, теряя надобность с теле старого, давно почившего кам. Кан усмехнулся. Насчитывая более двадцати кормос, он заметил нужные алые повязи, передвигаясь в их сторону, пока не замер, полностью теряя контроль над рассудком.
Камлание настигала кам не сразу. Всякий раз, когда пальцы дотрагивались до тунура, проходило много минут, прежде чем тело дойдет до пикового состояния. Душа Кана пала ниц, тело хаотично двигалось, а удары с каждым разом становились сильнее и громче. Кормос видели алые отпечатки на посеревшей ткани, ощущали сильный жар от пламени, окружившем их со всех сторон. Кам мог не выжить, но нечестивые духи желали сей плоти, мечтали вкусить хоть каплю мяса и понять, насколько мощная энергия поддерживала этого человека. Один из кормос раскрыл пустоту, создавая малую часть острых зубов, располагающихся где—то в центре. Рванув на Кана, кормос с жадностью впился в левую ногу, но даже это не заставило Кана остановиться, прерывая полное погружение в камлание. Несколько перьев обуглились, манджак то и дело был в опасной близости от огня. Почти все кормос ринулись в землю, пока та не была объята разъяренным пламенем. Жующий нечестивый дух наслаждался трапезой, откусывая огромные куски, жадно смакуя каждый раз, когда мощная духовная энергия проникала в его тело, вынуждая дергаться от наслаждения.
Последний стук раздался достаточно тихо. Манджак горел вместе с длинными волосами, камлание постепенно отпускало Кана из своих оков и по всему лесу раздался неистовый крик. Боль смешивалась со страхом, путала действия, мешала трезво мыслить. Озираясь, кам понимал, что вот—вот придет конец его. Не скидывая одежд, Кан рухнул на горячую землю, смотрел на безоблачное небо, мысленно прощаясь не только с семьей, но и всей деревней, пред которой будет извиняться еще очень долго.
