Ирина Бочарова - Она, или Код ошибки Фортуны

© Ирина Бочарова, 2017

ISBN 978-5-4485-0238-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

01010111001010000111011011000001010000

11000010100111110100011010110000101110

11011010001вагон0000110000101110000110

01000010100101010000101000000101100011

111утро1010093001010000011110111000101

01010111001010000111011011000001010000

01010111001010000111011011000001010000

110110100010100101000011сентябрь010001

10101010101002610001010010101010010101

01001110110110000010100001010111001010

0101110011111001111метро01001110100011

01010010100111100101000011101101100000

Она зашла в вагон и сразу наступила неуютная тишина.

Кто был одет не по погоде, это ещё вопрос.

Голые загорелые ноги, длинные, лощенные, с аккуратными пальчиками в алом лаке; открытые шлёпки на невысоком каблуке – в таких ходят по тёплым морским набережным в поисках ночных приключений, а не по московскому метро. Светлая юбка едва прикрывала середину узкого колена. Серая прозрачная блузка в чуть заметный мелкий рисунок с глубоким декольте и маленькими рукавчиками обтягивала небольшую грудь.

Строчка тату на тонкой высокой шее уводила вниз к лопаткам-крыльям.

Выгоревшие волосы были подняты в небрежную по замыслу прическу, из которой освободилось несколько волнистых светлых прядей.

Она держала средних размеров лакированную сумку, в которую легко могла поместиться и папка с бумагами – единственная деталь, наводящая на мысль об офисе.

Лицо её было немолодое, ухоженное, с мелкими, аккуратно подкрашенными чертами.

Двери захлопнулись и запах дорогих духов тут же вытеснил остатки воздуха из последнего отсека, наполнив его пряным, летним ароматом.

Стало неловко за себя: натянули плащи-куртки, поддались календарю, а всего-то – конец сентября! Это же не повод для хмурой, осенней одежды, не правда ли?

Анна увидела красотку ещё из окна вагона притормаживающей электрички.

Нет, Анна увидела её не сразу. Сначала бросилась в глаза плешь в толпе на платформе. Высокую блондинку Анна заметила позже: та одиноко стояла в своде арки и никто не решался нарушить её затянувшееся лето.

А потом она вошла в вагон.

И наступила тишина.

«Как же так?.. – подумала Анна, – как же так… Этой выгоревшей блондинке, перепутавшей сезоны, далеко за сорок. А ей, Анне, всего-то двадцать восемь. Но никогда, ни-ког-да Анна не будет такой манкой, такой привлекательной. Никогда на неё не будут слетаться и неметь рядом…»

Анна с тоской посмотрела на притихших попутчиков, покачивающихся подневольно в такт вагонной тряске, на их не проснувшиеся, утренние лица, скосила глаза на блондинку и сдержанно, скупо вздохнула. Как же так получается, что её, Аннин, возраст – всегда не тот? Откуда это постоянное, гнетущее чувство, что ничего уже не будет, ни-че-го… даром что ничего и не было… только мучительная, горькая, несчастливая любовь…

Как же так получается, что в шестнадцать ты светишься вся в предвкушении жизни, а в двадцать восемь – понуро следишь за фантомной точкой в бегущем мимо тоннеле, избегая встретиться взглядом со своим оконным отражением?..

Всё прошло мимо, мимо… и уже не будет.

Как сказала мама в один из своих шумных, коротких налётов: ты, не расцветая, вянешь на глазах. Соглашаться не хотелось (Анна боднула головой), но здесь, редкий случай, мама, увы, права. Анна про себя это знала.

Ну не будет же она, в самом деле, красить ярким лаком ногти на ногах, надевать шлёпки с меховыми пампушками, словно это не московская подземка, а будуар спальни! Ноги красивые, спору нет, но голые!.. когда на дворе унылый, унылый сентябрь… А эта короткая юбка с прозрачной блузкой в обтяжку… Слишком откровенно, слишком призывно!..

Бабушка, пожалуй бы, одобрила, да-а… Она любит смелых женщин. Любит сама одеваться ярко, дерзко, без оглядки на возраст. И Анне постоянно, по-сто-ян-но об этом говорит.

Ох, бабушка…

Нет, для неё, Анны, это просто непозволительно!.. К чему привлекать к себе внимание! Она, Анна, давно покрылась бы липким, предательским потом.

Быть в центре чужого интереса – нет, это не для неё.

Анна опять коротко боднула головой.

Грузная женщина не определяемого возраста, сидящая неподалеку от Анны, вдруг засуетилась. ещё минуту назад она бесцеремонно осматривала дам мелкими глазками-щёлками. А теперь её тяжелая голова по-хозяйски покоилась на плече соседа, пухлая рука была просунута под его острый, такой неудобный локоть, глазки-щёлки спешно прикрыты. Нечаянно облагодетельный сосед, оторвавшись от бесплатной, спасительной газеты, обвел пассажиров смиренным взглядом, нашёл причину, усмехнулся и опять уткнулся в газету.

Высокий молодой человек, стоявший рядом с жаркой красоткой ближе всех, решил, что день, несмотря на пробки, брошеную машину и вынужденное посещёние давно избегаемого метро, начался удачно.

Совсем молоденькая девушка с иссиня чёрными волосами, одетая, как и подобает воюющим со всем миром подросткам, во всё черное, зло посмотрела на вошедшую и состроила гримаску – поджала губы и, вздёрнув хорошенький носик, демонстративно отвернулась, но, потеряв устойчивость, толкнула молодого человека. Гримаску же никто не заметил, кроме рядом стоящего худого, долговязого парня, но для него гримасы подружки были делом обычным.

…Опять утро. Опять метро. Грег, как всегда, молчит в стороне. Свет слепит глаза. Куда все едут? Кто их выгоняет из дома? Какие силы загоняют в метро? Голова пуста, гудит вместе со встречным ветром, что дует в окно над тёткой. Пялится, лезет заплывшими глазами в мою душу. Не закрыться. Ещё три остановки и ещё десять. Доехать бы. Зачем мы едем в такую рань? Кто нас выгнал на ветер осенний. Известно, кто… Ветка, вагон, время… Всё неукоснительно, всё обязательно, всё точно!.. Зачем?.. Серость и влажность. Тяжело. Вагон тормозит резко, можно упасть, но не падаю, не падаю, врезаюсь плечом в спину стоящего. Буркнул что-то на немое «прости», даже не оглянулся. Повернулся к двери, приготовился, не выходит. Рослый, светлый, спокойный. Тётка обглядела своими щёлками всех и меня. Положила круглую головушку на костлявое чужое плечо, глазки прикрыла, хорошуля. Шафран и роза прилетели и умчались… Зачем я здесь?..

Молоденькая девушка опять состроила гримаску.

В полной тишине они доехали до Тверской и красотка вышла. Половина вагона тоже вышла – то ли за ней, то ли по своим делам. Зашли новые, возбуждённые пассажиры, не переживавшие только что публичный катарсис.

Проехав до следующей остановки, вышла и Анна, оставив в вагоне взбодрившуюся жену, отвлекающую соседа-мужа вдруг возникшими проблемами.