Фотограф Ирина Бйорно
© Ирина Бйорно, 2018
© Ирина Бйорно, фотографии, 2018
ISBN 978-5-4490-5632-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Разбилось зеркало. Туда смотрелись многие с того момента, как его сделали двести лет назад. Сколько лиц, сколько историй! И вот оно разлетелось на тысячу осколков, которые вонзаются в ноги, колют пальцы до крови, врезаются в грудь. Они везде, и в каждом из них – боль и крик. Их так много, что не видно пола. От засыпан осколками и их отражениями.
Я боюсь туда войти и увидеть себя в этих осколках. Я не вхожу в комнату. Я закрываю дверь и даю себе слово – не знать этих историй осколков. Но они мне снятся, блестят на подушечках пальцев, щиплются и скрипят на зубах. Я их выплевываю, и вижу кровь. Все губы в крови. Я просыпаюсь. Все тихо. Зеркало висит на стене. На полу – ни одного осколка. Стерильная чистота.
Маразматический минимализм памяти. Все спрятано в зеркале, но в сердце- одни осколки.
Я пришла домой с танго. Я была полна лунного светами теплоты рук партнера по танго. Урок кончился, и я возвращалась из медитации движений в мир ветра, дождевых капель и темноты. На крыльце был желтый круг от света лампы. Я ожидала, что там сидишь ты и ждешь меня на ступеньках. Я даже почувствовала твой запах- ванильного мороженого, которым пахнет твой подтянутый на фитнесе живот. Хлебом и ванилью.
Ветер принес мне этот запах, и он растворился в темноте. Тебя на ступеньках не было. Ты меня не ждал. Никто меня не ждал на ступеньках, кроме желтого кружка света включенной лампы. Оо – его уже нет. Он уже ушел, не дождавшись. Я открыла дверь и вошла в знакомое тепло дома. Там его тоже не было. Его просто нигде не было. Нигде. Просто не было.
Мне стало легко. Его нет, значит и ждать не надо. Просто танцевать танго по вечерам, а потом спать в шелковой пижаме и видеть прекрасные сны. И не ждать – никого и никогда. Никого.
Курицы
Курицы взбунтовались и стали есть свои яйца. А почему нет? Почему куры должны отдавать их человеку? А коровы – молоко, а овцы- шерсть? Почему? Кто ты такой, чтобы все отбирать у бедных глупцов? Думаешь, что ты нужнее чем они? И умнее?
Нет уж, милый друг, погоди! Они тебе перестанут служить, и яйца сами съедят, и молоко телятам отдадут, а не тебе! Тоже, царь природы! Природа – это ведь не магазин с товарами, а храм, создание Божие, святое пространство красоты и гармонии, которое ты опаэганил и опошлил своими гурманскими потребностями бездельника и тунеядца.
А ты придумываешь для кур специальные хитрые клетки, в которых яйца скатываются вниз, а куры их не видят. Придумал-таки. А они удивляются: снесли вроде бы, а яиц нет. Удивляются, но покорно несутся опять и опять, а ты их отбираешь и жрешь сам.
Ну и жри! Тебе же хуже.
Что такое грех убийства? Можно ли его простить? А если это – трава? Цветы? Да просто – цветная капуста?
Я подхожу к кактусу, который мне подарили в день рождения. Вижу – он весь сжался. Хочет спрятаться. Не бойся! Не съем! Только полью водой.
На кухне лежит яблоко- я его уже надкусила. Видны следы зубов, один край потемнел от закисления, часть его – уже во мне и переваривается в кислоте желудка. Бедное яблоко! Оно превратится в стихи и буквы, а ведь росло на райском дереве.
Грех и агрессия. Агрессия жизни, грех убийства. Его никому не обойти. Разве что… начать есть свет. Есть, пропускать через себя, поглощать. Тот свет, который создал когда-то Бог, отделив его от темноты. За ем и для кого?
Грех преследует нас, не дает проходу, уличает и зазывает. Он и есть- жизнь. Даже для монахов в церкви. Даже для постящихся. Он есть. Он нас ест.
У меня была знакомая, у которой умерла баба Вера. Ей было более 90 лет, и вот в один распрекрасный летний день она полезла на табуретку закрыть окно, упала и умерла. Умерла Вера. А с ней и вера умерла. Похоронили ее, Веру, рядом с дочкой, которая еще до нее умерла. Похоронили на крутом берегу Днепра, который по Гоголю – чуден. При тихой погоде, ну и при другой. Лежит Вера в земле – русской, или украинской – не понятно, но лежит захоронена и безмолвна. Вера наша русская.
А много лет назад до этого родился мальчик Николай. Вместе с ним родились в тот же момент еще человек сорок по всему свету белому. Родились все эти младенцы – белые, черные, желтые – от разных мам и пап, но все – с верой. Верой в жизнь и счастье. А Николай родился в Совке, то есть в Советской России, не разделенной тогда на куски, в стране дружной и кучной и объединённой одной мечтой- построить коммунизм – без денег, без границ, без несправедливости. И так Николая и воспитывали с детства.
По десяти заповедям, которые были нанесены на обороте его тетрадей. И на тетради других учеников. Были они – Правила пионеров, взятых когда-то из самой читаемой книги в мире – из Библии. «Будь правдивым, честным, помогай старшим и заботься о стариках. Строй коммунизм и смело смотри в будущее.» Так было написано на обороте тетради. Или почти так. На этом Николай и вырос.
А потом – улетело это время в небо вместе с олимпийским мишкой, и началась неразбериха. Стену капиталистическую сломали, коммунизм обьявили несостоятельной мечтой, а мафию с капитализмом диким – законом. Николай теперь жил в раздвоенности – чему верить и как жить дальше? По закону, написанному на обложке школьной тетради или по закону сильного? Он видел, как его вера в добро и справедливость рушится под натиском МММ, акций, распада Союза и всеобщей дележки государственного имущества. За что раньше сажали, за то теперь прославляли. А вера его умирала.
Но тут восстановили церковь – надежду на Бога и отпущение грехов. Он стал брать и каяться, в надежде, что придет царствие небесное через распилы и Рублевку. Придет, обязательно! Светлое и чистое, но вера его была теперь хилой и тощей. Он крутился, ездил на мерседесе, брал взятки и стоял у святых отцов в монастырях на покаянии. Все как у всех. Дача, баня, водка. Охота, дети в Оксфорде, яхта на Кипре. Как у всех. А Вера вся сморщилась, ослабла, ведь ей было больше девяноста. Вера в коммунизм и нового человека – честного, неподкупного, здорового, радостного – как в «Веселых ребятах».
И вот Вера осталась совсем одна. Все от нее отказались – даже Николай. Он забурел, отрастил брюшко и завел у себя картинную галерею- даже с Сезанном, которого купил как подлинника, хотя в искусстве ничего не смыслил. Сам он стал писать картины и сочинять музыку. Ударился, так сказать, в творчество. А про Веру старую и забыл совсем.
Она жила теперь одна, в маленьком городке над Днепром, получала гроши и тосковала по своей недавно умершей от рака дочери. Не Чернобыль ли виноват? Но она больше думала о том, что виновато безверие и всеобщее рвачество. Ведь Вера родилась вместе с Советами, она была их Верой, но в нее больше никто не верил. Вот она и оступилась, упала с табуретки и умерла. Одна была, совсем одна.
