Роберт Стивенсон - Остров Сокровищ

Эта история началась в тот день, когда возле трактира «Адмирал Бенбоу», который содержал мой отец, появился старый загорелый моряк со шрамом на щеке. Помню, как он окинул взглядом нашу бухту и вдруг хриплым голосом прогорланил начало старой матросской песни:

Потом он стукнул своей палкой, похожей на гандшпуг[1], в нашу дверь, и когда отец открыл ему, грубо потребовал рому.

– Что ж, неплохое место для стоянки! – проговорил он, прихлёбывая из стакана. – Я, пожалуй, брошу здесь якорь ненадолго. Человек я простой. Ром, яичница, свиная грудинка, да ещё вид на море – вот всё, что мне нужно. А пока держите!

С этими словами он бросил к порогу несколько золотых монет.

– Когда понадобится – скажете, дам ещё, – добавил он и велел заносить его сундук.

Как мы узнали позднее, звали его Билли Бонс, но сам он велел называть себя капитаном. И в самом деле, несмотря на потрёпанную одежду и грубые манеры, на простого матроса новый постоялец не походил.

Был он неразговорчив. Днём бродил по берегу с подзорной трубой, время от времени разглядывая морскую даль, а по вечерам сидел в трактире у огня и пил ром. В разговоры он ни с кем не вступал, а в ответ на вопросы только свирепо шевелил бровями да свистел носом наподобие пароходной сирены. Так что вскоре все оставили его в покое, что ему, похоже, и было нужно. А если к нам заходил какой-нибудь моряк, направлявшийся в Бристоль, он долго и настороженно наблюдал за ним из-за занавески, прежде чем выйти.

Я-то понимал, в чём тут дело. Однажды капитан по секрету пообещал платить мне по четыре пенса в месяц, чтобы я следил, не появится ли где одноногий моряк, и если увижу, сразу сообщил ему.

Ох, и намучился же я за эти четыре пенса! Этот одноногий снился мне каждую ночь. Он преследовал меня, перепрыгивая через валуны и заборы. Иногда он представлялся мне каким-то чудовищем – единственная нога росла у него то из груди, то из спины. И я просыпался в холодном поту.

И всё же самого капитана я боялся гораздо больше. В иные вечера он так накачивался ромом, что начинал распевать жуткие морские песни. А порой звал посетителей к своему столу, угощал всех вином и требовал, чтоб ему подпевали хором. И все послушно подхватывали, стараясь перекричать друг друга, потому что капитан был страшен в гневе. А гневался он по любому поводу и никого тогда не выпускал из трактира, пока выпитый ром не валил его с ног.

А иногда он заставлял слушать его рассказы, и это было страшней всего. Леденящие душу истории о кораблекрушениях, о зверствах пиратов, о виселицах и других жестоких казнях приводили в трепет не только меня, но и взрослых слушателей. Судя по всему, жизнь его прошла в окружении одних лишь злодеев и мерзавцев.

Мой отец поначалу опасался, что капитан распугает всех посетителей. Но как ни странно, местных жителей тянуло к нему. Он привнёс в их жизнь нечто новое, он был частью того мира, где происходят необыкновенные, яркие события, где бушуют штормы и кипят страсти. «Вот это настоящий морской волк!» – восхищалась молодёжь. Да, именно такие люди приносили Англии славу «грозы морей».

Впрочем, убытки от него тоже были немалые. Прошёл месяц, другой; деньги, полученные нами от него в первый день, давно кончились, а новых он не платил. Отец попытался однажды напомнить капитану об оплате, но тот так зарычал в ответ, что бедняга в ужасе выскочил за дверь. Думаю, что страх перед постояльцем ускорил его преждевременную кончину.

Так всё и продолжалось – капитан по-прежнему старался ни с кем не общаться, кроме тех вечеров, когда был сильно пьян. Писем он не получал и сам никуда не писал. Одежда его ветшала, а другой у него, похоже, не было. И никто ни разу не видел, чтобы он заглядывал в свой сундук.

Билли Бонс

Все, как и прежде, трепетали перед ним, и только один человек осмелился возразить ему. Случилось это так.

Однажды вечером к моему хворающему отцу пришёл доктор Ливси. Осмотрев больного и наскоро пообедав тем, что приготовила моя мать, он спустился в общую комнату. Сразу стало заметно, насколько доктор отличается от деревенской голытьбы. В безупречном костюме, белоснежном парике, изящный, вежливый, он сел и, не спеша покуривая трубку, завёл разговор с садовником.

Билли Бонс в этот вечер как раз нагрузился ромом и в одиночестве сидел, навалившись на стол. Вдруг он заревел во всю глотку:

Все уже привыкли к этой песне, но доктору она явно не понравилась. Он прервал беседу и недовольно взглянул на поющего. А тот изо всей силы трахнул кулаком по столу, требуя тишины.

Все тут же умолкли, и лишь доктор продолжил неторопливый разговор о лекарствах от ревматизма. Капитан сверкнул на него глазом и вновь ударил кулаком перед собой.

– Эй, там, на палубе, молчать! – заорал он, вдобавок грязно выругавшись.

– Это вы мне, сэр? – спросил Ливси.

– Именно тебе! – И пьяный невежа подтвердил свои слова ещё более мерзкой бранью.

– В таком случае, позвольте вам заметить, – сказал доктор, – что если вы не прекратите пьянствовать, то вскоре на этом свете станет одним гнусным негодяем меньше.

Надо было видеть, как взбесился капитан! Изрыгая проклятья, он вскочил на ноги, выхватил матросский нож и объявил, что пригвоздит им доктора к стене.

Доктор и бровью не повёл. Он даже не повернулся к пьяному, и взглянув на него через плечо, спокойно произнёс:

– Если вы немедленно не уберёте нож, то клянусь честью, через пару дней будете болтаться в петле по решению здешнего разъездного суда.

Их взгляды встретились – и неустрашимый капитан вдруг опустил глаза. Он сунул нож в карман и грузно опустился на скамью, ворча, словно побитый старый кобель.

– И отныне, сэр, – продолжал Ливси, – за вами будет установлен строгий надзор. Я здесь не только врач, но и судья. Имейте в виду – если вы ещё хоть раз посмеете кому-нибудь нагрубить, как сейчас, вас вышвырнут отсюда в два счёта. Благодарю за внимание.

И даже после того, как доктор уехал, Билли Бонс весь этот вечер и ещё несколько дней был кроток и тих, как мышь.

Доктор Ливси

Когда пришла зима и начались трескучие морозы, стало ясно, что мой отец вряд ли дотянет до весны. Всё хозяйство осталось на нас с матерью, и нам было уже не до капитана.

Как-то ранним морозным утром, когда солнце ещё не взошло и освещало лишь вершины холмов да море вдали, капитан, поднявшись раньше обычного, отправился к морю. Я видел, как он, держа под мышкой подзорную трубу и бормоча что-то себе под нос, скрылся за высоким утёсом.