По островам памяти.
(Все совпадения имен и фамилий случайны)
Моя мама была удивительной рассказчицей. И хотя в моей голове давно перепутались даты и некоторые географические объекты, люди, благодаря ее сочным, живым, наполненным юмора воспоминаниям, встают, как живые. Кто они мне? Многих я никогда не видела, не видела их фотографий, не знаю, где их могилы, но их кровь течет во мне, в моём сыне, в моей внучке, в племяннике, волею судьбы оказавшемся гражданином Германии, и даже в его многочисленных ребятишках, которые на мои поздравления по видеосвязи с Рождеством или днем рождения лепечут мне: «Danke, Olya».
Знаменитый город купцов Колывань. Кажется, где-то в тех краях жила многочисленная семья Тарховых. Помню по рассказам, что в семье этой и крестьянствовали, и мастеровые люди были. И не совсем обычные мастеровые: они гнули венские стулья. Легкая, изящная мебель была в моде. На венский стул сажали гостей в зале, в гостиной то есть. Для себя обходились лавками и табуретками. Мастеровые эти и были братья моей бабушки. Сколько их было, не знаю. Знаю, что были шумные, могли в праздник и подраться в кровь.
Дочерей было три. Старшую звали Мария. Вероятно, она была старше многих и, как водится, нянчилась с младшими. В семье так и закрепилось прозвище: няня Маня. Моя бабушка (это бабушка, которую я хорошо помню по чувству любви и тепла, которое от нее, как и положено от бабушки, исходило) была средней, и звали её Васса. Васса Ивановна. Даже компьютер подчеркивает это неизвестное ему имя. Я помню, что редко кто и звал ее так. Проводя у неё обязательный месяц школьных каникул, часто слышала, как соседки, заглядывая в калитку, кричали: «Ивановна, собака привязана? Зайти можно?» Ивановна, в общем. И уважительно, и просто. Теперь про младшую. Собственно, младшая Марта и есть моя настоящая бабушка. Вот так-то. Но об этом позже.
Все девушки из семьи Ивана Тархова были завидные невесты. Нет, не красавицы. Но работящие и с крепким достойным приданым. Старшая, няня Маня, была просватана в богатую крестьянскую семью. Таких называли на селе кулаками. К рыженькой невысокой крепенькой Вассе никто не сватался. А внимание-то на неё обратить стоило. Сильная – спокойно поднимала на плечо и несла мешок с зерном или мукой. Смелая – могла одним окриком заставить поостыть подвыпивших братьев. Но сватов совсем не по правилам заслали к младшей Марте. Приглянулась она Петру Таранину. Купцы были такие, по рассказам мамы.
Петр Григорьевич не чета крестьянам. Отец отправил способного сына учиться в духовное училище. Хотелось, вероятно, чтоб в другое сословие, в духовенство, пробился сынок. Но сынок, выучив наизусть все службы и молитвы, изучив богословские науки (это не мешало будущим священникам в день всех святых – грех-то какой – совать тыкву со вставленной в неё свечой в окно своему духовному наставнику), сана не принял и остался жить в миру молодым беспечным наследником, не очень понимающим, чего он хочет от жизни. Наследником он был не единственным. Мама моя помнит фотографии брата в военной форме, в офицерской. Отец должен был гордиться. А несостоявшегося непутевого священника, кстати вполне себе симпатичного, было решено женить на девушке из хорошей работящей семьи. Вот тут-то и оказалось, что такая девушка есть: веселая кудрявая хохотушка Марта. И отцу семья нравилась, и девушка молодому Петру Таранину по душе. А вот девушка оказалась строптивой, замуж за него не пошла, потому что за спиной у строгого отца встречалась с русским (может быть, и не совсем) выходцем из Бессарабии Петром Поповым. С ним она и сбежит из дома. Такая вот история. Рассказываю её, насколько помню, подробно, потому что эти два человека, бросивших вызов домосторою, были родители моей мамы. Я очень удивилась, когда, засунув любопытный нос в документы, прочитала в свидетельстве о браке моих родителей мамину фамилию – Попова. А дедушка с бабушкой Таранины. Как так? Не отстала от мамы, пока она мне эту историю не рассказала.
Вообще говоря, лет в двенадцать – пятнадцать дети любят порыться в родительских документах, письмах. Мой сын Миша как-то в наше отсутствие перечитал наши с мужем письма, писанные друг другу еще до свадьбы. Он – в группе Советских войск в Германии (восточной). Я – в Омске. На конвертах номер полевой почты. Переезжая с места на место с мужем-офицером, я много вещей безжалостно выбрасывала. Но письма мы сохранили. Так вот, прочитав как-то эти письма, сын посмотрел на нас другими глазами. Он сказал: «Я понял, что вы по-настоящему друг друга любите».
Однако вернемся в начало прошлого века. Как-то странно говорить «прошлый век» про век, в котором прошли твоё детство, юность, в котором родился твой ребенок. Но вот так долго живем, что теперь наш двадцатый век стал прошлым. Так вот, чтобы не путаться в датах и событиях, напишу о том, что точно помню.
Дедушка Петр Григорьевич Таранин воевал в Первую мировую, попал в плен. В плену выучил немецкий, и на счастье всем близким вернулся живым и здоровым. Его брат, когда война империалистическая переросла в войну гражданскую, эмигрировал сначала в Европу, а потом Соединенные Штаты Америки. Родителей не забывал, присылал доллары. Их тогда можно было обменять в ТОРГСИНах (переводилось «торговля с иностранцами»). Мама моя часто гостила в семье дедушки и бабушки Тараниных, хотя по сути они ей бабушкой с дедушкой не были. Но любили ее. Было им одиноко, а мама почему-то чаще других внуков их навещала и вместе с бабушкой ходила в этот самый ТОРГСИН, где продавались и икра, и небывалые шоколадные конфеты, и даже порой какие-то наряды для девочек. В тридцать седьмом году все связи прекратились.
Я все сохраняю интригу. Как моя мама попала в семью Тараниных? Это было сложно. После революции, когда установилась советская власть, когда уже был создан СССР, началась эпоха раскулачивания. Чтобы не переписывать учебник истории, скажу, что шли поиски новых путей ведения сельского хозяйства, для этого создавали первые коллективные объединения чтобы работать на земле. Кулаки – сельские буржуа- этому препятствовали. Выслав кулака в места отдаленные, можно было использовать в коллективном хозяйстве его наделы земли, его амбары, сеялки и прочее. Вот такими участниками раскулачивания и стали супруги Поповы- Петр и Марта. В это время у них уже подрастала дочка с непривычным для тех мест именем Марица. На молдавский манер, вероятно. Маленькая совсем. Никто свое принадлежавшее ему по праву, заработанное легко отдавать не хотел. Шла отчаянная борьба. В этой борьбе были убиты Марта и Петр. Самым страшным в этой истории было то, что в убийстве подозревали мужа няни Мани. Впоследствии, помнится, он был расстрелян.
