Я, Остроумов Николай Николаевич, родился на улице Московской уездного города Брянска 29 мая по старому стилю 1914 года, а по новому календарю 11 июня. Отец мой, Николай Иванович Остроумов, снимал частную квартиру в одноэтажном деревянном домике. Мать, Анна Ивановна Говорова, была после окончания гимназии и сдачи экзамена на почтового работника удостоена звания чиновника пятого разряда. Отец был телеграфистом, работал, как и мать, в почтово-телеграфной конторе Брянска.
Как только они решили соединить свои судьбы в 1913 году, мать тут же была уволена. По царскому закону муж и жена не имели право работать в одном почтово-телеграфном учреждении. После Октябрьской революции мой отец Брянским советом был назначен начальником телеграфа брянской почты. Мать давала на дому уроки, как окончившая гимназию с правом преподавания русского языка.
Моя бабушка, Говорова Екатерина Михайловна, до замужества Малиновская, происходила из старейшего медицинского рода, который лечил людей еще с XVIII века. Это я узнал в день своего девяностолетия, то есть в 2004 году, когда мне в качестве подарка преподнесли выписку из архива Орловской губернии. Мои дедушки Говоров Иван Иванович и Остроумов Николай Матвеевич были до Октябрьской революции чиновниками, а с 1917 года стали служащими соответственно брянской и орловской почты. В каждой из их семей было по девять детей.
Я ничего не помню, что было в моей жизни до пяти лет. Мне запомнилось, когда в этом возрасте мне сделали операцию, из горла вырезали аденоиды, после чего я стал лучше дышать. Когда врач закончил операцию, во время которой мне было очень больно, и полез пальцем в мой рот, я его сильно прикусил, за что он стал меня ругать, а я реветь. Операцию делали без наркоза, как потом мне сказали.
После этой операции мы переехали жить в квартиру Говоровых. Бабушка Екатерина Михайловна ухаживала за мной, как и мои тети и дяди, которые в то время были учениками школы имени Третьего интернационала. Мой дедушка И. И. Говоров до 1917 года снимал частную квартиру из трех комнат в поместье князя, который жил за границей, а его доверенный сдавал квартиры и смотрел за тем, чтобы дети не воровали яблоки в усадьбе. После революции дом был реквизирован и им владел городской совет. Все это мне рассказала моя тетя Женя, которая была старше меня на три года. Она, как я запомнил, когда мне шел шестой год, отвела меня в детский сад для маленьких детей. Сад был организован в большом доме, владельцы которого сбежали за границу.
Собравшихся детей посадили за большой стол, и высокая тетя в очках – я запомнил ее потому, что она показалась очень строгой, – сказала, чтобы мы взяли по карандашу и листку бумаги и нарисовали то, что хотели бы… Я нарисовал корову. Тетя спросила каждого, почему он нарисовал то, что хотел. Я ответил, что очень люблю молоко, которое бабушка достает очень редко, поэтому я хотел бы иметь корову.
Потом тетя в очках читала нам стихи и в заключение каждому дала по небольшой шоколадке, которую я затем по пути домой разделил с моей тетей Женей.
Скоро наш детский сад перевели в деревянный дом, в который меня отводила рано утром и забирала затем моя тетя Женя, которая уже училась в начальных классах в школе.
6 ноября 1920 года в детском саду нам играли на гармошке и пели песни взрослые парни и девушки, а затем объявили, что завтра в сад приходить не нужно, сказали, чтобы мы поздравили своих родителей, дедушек и бабушек с большим праздником. На обед нам дали пироги с капустой, кроме обычных щей из кислой капусты и гречневой каши.
Запомнился мне день 24 декабря 1920 года. Накануне почему-то уложили спать раньше обычного и сказали, чтобы я на краю кровати повесил свой чулок, так как ночью может прилететь ангел и принести мне в чулок подарок, в связи с тем, что завтра праздник Рождества. Утром я проснулся и увидел в углу комнаты елку, украшенную гирляндами из разноцветных бумажных колечек, и маленького деда-мороза, так назвали его родители. В чулке я нашел пакет с пряниками и конфетами. Рядом с дедом-морозом стояли деревянные быки и коньки, также из дерева. Это смастерили мои дяди Сергей, Коля и Ваня. Быки представляли собой две доски, округленные впереди и обитые железными полозьями, а доски были соединены планками.
Коньки представляли собой деревянные колодки, закругленные впереди. Снизу к ним были прибиты железные полоски. В передней и задней части были отверстия, в которые можно было вставить ремешки (веревки), которыми можно было пристегивать коньки к валенкам.
Я был очень рад подаркам дядей, расцеловал их и попросил помочь воспользоваться подарками.
Надо сказать, что до этого, находясь в детском саду, я научился кататься на ледяном сите. Сторож нашего детского сада набрал штук десять сит, которые раньше использовались для просеивания муки и круп. В эти сита он положил навоз и затем много раз обливал их водой, которая тут же замерзала. Получилось ледяное сиденье в сите, что позволило нам, ребятам, с пригорка кататься на них по ледяной дорожке как на санках.
Наступившая зима 1921 года была очень тяжелой. Люди ходили по улице хмурые, ругались, сквернословили. Детский сад перестал существовать. Его закрыли, там перестали готовить еду для детей, но в подвале дома, где размещались какие-то учреждения, открыли детскую столовую. С тарелками и с кастрюльками ребята к двум часам дня собирались к столовой в очередь. Обед состоял, как правило, из двух блюд. На первое были щи из кислой капусты, иногда с кусочками тушенки, а иногда и без нее, и с конопляным маслом. На второе – тушеная капуста, часто кислая, и маленький кусок хлеба.
Такой обед я приносил домой.
Из соседних деревень иногда крестьянки приносили крупы, картофель, молоко. Но в обмен надо было давать какую-нибудь поношенную одежду. Этим занималась моя бабушка.
Дядя Ваня мастерил сетки, которые мы с ним расставляли в заброшенном городском саду. В сетки расставляли тарелки с остатками какой-нибудь еды и следили, чтобы в сетки зашли галки, которых в саду пока было много. Когда это происходило, дядя Ваня веревкой захлопывал сетку. Добыча использовалась для варки супа с добавкой крупы. Что касается последней, то ее умудрялся доставать мой отец. Бабушка собирала поношенные вещи, мой отец набирал мешок таких вещей и отправлялся в почтовом вагоне (ему это разрешалось по службе) до станции Синезерка, что на Орловщине. Привозил назад мешок продуктов, главным образом гречневой крупы.
Вот почему я до сегодняшнего дня очень люблю гречневую кашу, правда в те годы политую конопляным маслом, которое также с Орловщины привозил отец. Царским угощением однажды стало добытое на пригородном заводе дядей Ваней ситро. Каждому в семье досталось по полстакана этого чудесного напитка. В те поры во всех деревнях сеяли коноплю и делали масло. Из зерен конопли готовили чудесные блюда. Ее поджаривали и затем в ручной ступке толкли. Получались небольшие маслянистые шарики. Это было настоящее пирожное того времени.
