Мне не было и двадцати лет, когда меня отправили на Калининградский фронт в звании рядового. Все мои друзья-курсанты, молодые, смышленые ребята, пошли вместе со мной на поле брани, беспощадной и жестокой. В их сердцах до самого конца играл пожар неудержимого желания защитить свою Родину. Война изо дня в день уносила за собой тысячи и тысячи душ. С самого ее начала я хотел отправиться на фронт. Стыдно было сидеть без дела и оставлять родные земли без защиты, когда чужая нога ступает на территорию места, где ты родился, где жил и будешь жить, убаюкивая своих внуков. Это и есть причина, по которой я стою здесь, между двух огней, и готовлюсь сделать свой последний рывок навстречу смерти, подстерегавшей меня впереди.
***
Я – Александр Матросов, родившийся в 1924 году и потерявший свою мать в совсем юном возрасте. Отчаявшийся от горя отец почти забыл о том, что у него остался я, маленький Сашка. Мы с отцом потихоньку начали терять эту трепетную связь между любящими друг друга папой и сыном. Беднели, залезали в беспросветную кучу долгов, а когда не хватало еды, ходили по соседям и выпрашивали немного еды. Тогда я еще не понимал всей картины того, что происходило, я следовал за отцом, считая попрошайничество и бродяжничество нормой. Вскоре у отца появилась одна женщина, затем вторая, третья… Но обо мне никто из них толком не заботился. Для тех циничных и высокомерных особ я был всего лишь дополнительным голодным ртом, «нахлебником». Когда мне было одиннадцать, мачеха за ручку отвела меня в детский приемник-распределитель, откуда через месяц меня отправили в Ивановский детский дом. С того морозного дня я жил в приюте, полагаясь только на себя и никого больше. Чувство, будто меня бросили на произвол судьбы, съедало меня, но я держался. Мальчишка вроде меня, воспитанный в семье, которая забыла про его существование, проживая свои жалкие монотонные жизни в бедности, как ни крути научится постоять за себя, показывая воспитателям свой яркий и свойственный проказникам и хулиганам характер.
Воспитатели в детском доме работали от зарплаты до зарплаты, проживая день за днем в хаосе, где дети, включая меня, резвились с утра до ночи. Такая жизнь была для меня в новинку, я пытался привыкнуть к ребятам в детдоме, постоянно издали смотрящим исподлобья любопытным взглядом. В какой-то момент мне показалось, что они будут обходить меня стороной, пока мне не придется покинуть это место, так и не подружившись ни с кем из моих сверстников и детей помладше. Я даже испугался этой внезапной мысли, промчавшейся в моей детской голове, когда однажды я ложился спать, а двое мальчишек на соседних кроватях крайне воодушевленно рассказывали друг другу истории, которые сами же придумали. Но это продолжалось недолго. Через неделю, когда я сидел на уличной скамейке и смотрел на бабочку, перелетавшую подле моих ног с одного цветка на другой, ко мне подошли те самые два мальчика, чьи рассказы я слушал каждый вечер перед сном. Это было их традицией. Они представились как Митька и Сережа и пригласили с ними поиграть, так как для их развлечения не хватало еще одного человека. Так мы и подружились.
Как-то поздно вечером – это было в году тридцать пятом – мы с моими товарищами по комнате придумали игру: не спать до самого утра, а тому, кто уснет, нужно будет за других прибираться в комнате всю неделю. Воспитатели обошли все комнаты и пошли отдыхать. Я, Митька и Сережа притворились, что спим, а потом, убедившись, что никого, кроме нас, нет в тихой комнате, подскочили со своих кроватей. Мы устроились на прохладном скрипучем полу и стали думать, чем нам заняться. Спустя какое-то время сидевший напротив нас Митька поднял указательный палец и произнес полушепотом:
–Я придумал! Давайте сыграем в жмурки! Эта игра же не очень шумная, мы никого не разбудим.
Мы с Сережкой согласились с Митей и стали играть. Раз сыграли, два сыграли, но позже, когда меня назначили «водой», начались главные шалости: мы так разыгрались, что не заметили, как начали шуметь и передразнивать друг друга, и в итоге разбудили всех в детском доме. Когда пред нами возникла воспитатель, Митя и Сережа, видимо, испугались, что их сильно накажут и облупят палками, что происходило не единожды, свалили вину на меня, будто это я заставил их играть со мной. Я разозлился на них очень сильно, поэтому начал высказываться, сопровождая свой импульсивный поступок оскорблениями. Мимо Митьки и Сережи мои слова не прошли стороной, и они пустили в ход кулаки. Между нами завязалась драка. Нас разнимали втроем, а то и вчетвером. Следом отчитали и наказали всех троих, но на четырнадцатилетних сорванцов это повлияло несильно.
После того спора я стал белой вороной среди своих «родичей». Мои нескончаемые споры с ребятами из детского дома затянулись надолго, но длились до поры до времени. После очередных распрей и драк со сверстниками я, решившись на отчаянный шаг, задумал побег. Ночью, дождавшись, пока все затихнет, я встал со своей койки и на носочках прошел через всю комнату к двери. Оглянувшись на спящих Митю и Сережу, показал им самую угрюмую рожицу и скрылся за дверью. Мой путь к свободе от вечно недовольных воспитателей должен был закончиться на Ульяновском приемнике, где я хотел остаться. Но когда я пришел туда, меня уже через несколько дней возвратили назад – в детский дом в Иванове. Мои сверстники и даже дети младше меня относились ко мне пренебрежительно, в то время как охотно звали играть Митьку и Сережу. Я переступил через себя, смирился и отпустил ситуацию.