Многоголосый девичий смех заставил меня вздрогнуть.
Выругавшись про себя, я опустила на колени раскрытый учебник.
Да чтоб вас всех! Специально сбежала в сад из дамских
покоев, нашла беседку поуединенней, чтобы спокойно позаниматься, — и тут никакого
спасу нет! Мало мне, что за неявку на экзамен сразу поставят
«неудовлетворительно», значит, придется идти на пересдачу, и отношение будет
соответствующим. Так еще и стая… в смысле свора… то есть сонм блистательных дам
везде достанет.
Рядом плеснуло, будто кто-то наколдовал водный шар в паре
ярдов над землей, и звонкий женский голос добавил:
— Иди остынь, герой-любовник, не для тебя в этом саду
розы растут!
Снова смех. Я мимолетно посочувствовала неведомому
«герою-любовнику» — эта «роза» явно не для него. Голос я узнала. Герцогиня
Абето — главная претендентка на руку императора… Тьфу ты! В смысле, в
конце концов император, скорее всего, попросит ее руки, остальные, и я в том
числе, тут так, для декорации.
И все же сама идея отбора — дурь редкостная! Это
мужчины должны соперничать за внимание дамы, не говоря уж о ее руке и сердце, а
не дамы — пихаться локтями ради внимания мужчины, пусть он даже трижды
император и дракон. Жаль, что мне пришлось участвовать в этой дури. Мысленно
выругавшись, я попыталась снова переключить внимание на учебник.
Не тут-то было. Скрипнули ступени, в беседку ввалился
мужчина. Кажется, это и был несостоявшийся «герой-любовник» — мокрые
темные волосы прилипли к плечам, мокрые штаны, в руках ком мокрой ткани —
наверное, камзол и рубаха. Я снова уткнулась в учебник, щеки обожгло жаром:
облепивший нижнюю часть тела шелк вовсе ничего не скрывал, даже то, о чем
девица в теории не должна иметь представления. Впрочем, там и без того было на
что посмотреть: широкие плечи, узкая талия, четко очерченные мышцы, играющие
под кожей при каждом движении.
На лице мужчины изумление боролось с весельем, наконец
веселье победило, и он расхохотался — открыто и ничуть не зло, словно
выходка герцогини вовсе его не задела, лишь позабавила. Отсмеявшись, он заметил
меня.
— О, прошу прощения, милая барышня, я не думал, что тут
кто-то есть.
Глубокий баритон словно осязаемо коснулся кожи, заставив
мои щеки запылать еще сильнее. Хорошо что вокруг густые заросли и в беседке
полумрак. Мне пришлось сглотнуть, чтобы быть уверенной, что голос прозвучит
ровно:
— Ничего страшного.
— Я помешал вашим занятиям.
— Я как раз собиралась уходить.
— Лучше уйду я. Еще раз простите, я не хотел вас смущать.
Я фыркнула. Смутить? Будущего целителя? Такой малостью,
как полуголый мужчина?
— Нет-нет, вам надо высушить одежду, а то этот весенний
ветерок крайне коварен.
Я прикрыла учебник, заложив страницу пальцами. На самом
деле мне совсем не хотелось уходить — и вовсе не из-за жгучего взгляда
красавца, от которого мурашки пробегали по коже. Просто я с таким трудом нашла
эту беседку в дворцовом саду, заполненном дамами, и перспектива возвращаться в
покои слушать щебет соседок меня вовсе не радовала.
Нет, я ничего не имела против обсуждения последних модных
веяний или оттенков румян: я не собираюсь в монашки, в конце концов, и мне
нравится чувствовать себя симпатичной. Но не когда мне надо учить, пропади оно
все пропадом, бросать университет из-за отбора я вовсе не собиралась.
Красавец, кажется, тоже уходить не хотел — и тоже
наверняка не из-за моих прекрасных глаз. Просто тащиться по дворцовому саду,
опять же заполненному дамами, изображая мокрую курицу, — так себе
удовольствие.
— Давайте не будем друг другу мешать, — предложила
я. — Сойдемся на том, что я отвернусь и продолжу читать, а вы спокойно
высушите одежду и удалитесь.
На его лице промелькнуло изумление. В следующий момент я
и сама поняла, что мое предложение может быть расценено как бесстыдное, но
прежде, чем я успела извиниться и подхватиться со скамейки, мужчина улыбнулся.
Открыто и немного растерянно, и от этой улыбки у меня сердце ухнуло в низ
живота и не сразу вернулось обратно, а когда вернулось, заколотилось как
ненормальное.
— Признаться, вы меня очень обяжете. — Он снова
улыбнулся. — Не хотелось бы попасться кому-нибудь на глаза в таком виде.
Я против воли расплылась в ответной улыбке, прежде чем
сообразила, что, получается, меня в число «кого-нибудь» этот красавец не
включает.
Вздернув подбородок, я развернулась, подобрала под себя
ноги, одернув юбки. Опять раскрыла учебник. Глаза заскользили по строчкам, но
буквы отказывались складываться в слова. Настроение испортилось окончательно.
Нет, упаси всеблагие боги, мне вовсе не нужно было
внимание этого, что уж там, совершенно прекрасного мужчины. Доучиться надо, а
учеба почти не оставляет времени на личную жизнь. И отбор, будь он неладен —
ведь все мы вроде как потенциальные невесты его императорского величества. Признаться,
я не помнила, что там говорят правила насчет флирта с посторонними мужчинами,
но едва ли его величество потерпит соперников. Так что и засматриваться нечего.
Но почему-то стало очень обидно.
Я ведь и в самом деле была здесь никем. Баронесса из
древнего, но ныне совсем захудалого рода, который и вовсе исчезнет, едва я
выйду замуж. Среди блистательных дам, соперничающих не только красотой, но и
богатством, и знатностью, я лишь статистка, фон для того, чтобы они заблистали
еще ярче.
Казалось бы, чего злиться? Мне ведь не нужны их богатства,
да и император не нужен, на отбор я приехала лишь для того, чтобы укрыться от
жениха. И от зависти раньше я никогда не страдала, привыкнув к жизни скромной,
но достойной. А вот поди ж ты…
За спиной какое-то время было тихо, потом дохнуло жаром, зашуршала
ткань.
— Я обидел вас, — вдруг сказал мужчина, и на плечо
мне легла теплая рука, от прикосновения по спине побежали мурашки. — И не
понимаю чем.
— Вы вовсе меня не обидели, — ровным голосом
произнесла я.
Развернулась, чтобы встать и все-таки уйти — какое
уж тут ученье! — и застыла, когда взгляд уперся в поджарый живот,
скользнул по дорожке волос вниз к поясу штанов, к счастью уже высушенных.
— Что случилось? — Красавец склонился надо мной,
заглядывая в лицо. — О чем вы задумались?
Я сглотнула. Облизнула губы, их словно кололи десятки
невидимых иголочек, и выпалила ровно то, что я пыталась заучить только что. Не
говорить же о том, что на самом деле закрутилось в голове.
— Прямая мышца живота начинается от хрящей пятого — седьмого
ребер и мечевидного отростка грудины…
Мужчина изумленно выдохнул, отшатываясь, а я закончила:
— И прикрепляется к лобковой кости между лобковым
бугорком и симфизом.
В следующий миг до меня дошло, что я такое брякнула. Я
подскочила, выронив учебник, бросилась бежать — ровно для того, чтобы всем
телом впечататься в незнакомца. Сильные руки сомкнулись вокруг меня, я пискнула
и замерла, прижавшись щекой к мужской груди. Он тоже замер, и только сердце,
отчаянно стучавшее, выдавало, что не с прекрасной статуей я сейчас обнимаюсь.
