Она пришла к ним вечером. Серая от покрывающей её тело пыли, хромоногая, она вошла бесшумно, напугав солдат. Они покормили её консервами. Кошка ела деликатно, не спеша, с безмолвной благодарностью в глазах.
Солдат смотрел на неё, слушал её причмокивания, и думал. Знает ли кошка, что сейчас идёт война? Знает ли, почему все дома в округе превратились в руины, почему на улицах слышна стрельба и повсюду лежат мёртвые люди? Ну да, наверняка знает. Должна знать. Ведь её хозяева куда-то исчезли. Перестали её кормить. А может, их убили у неё на глазах. А может, мы сами их убили…
Солдат не знает, убил он кого-нибудь или нет. Он просто стрелял в сторону развалившихся зданий, откуда летели пули в ответ и доносились крики на неизвестном ему языке. Это просто – стрелять в сторону противника, особенно не задумываясь, что любая пуля может остановить чью-то жизнь.
– Уже стемнело. Вы ложитесь, я подежурю.
– Ладно, – ответил Солдат. «А ты постарайся выжить», – добавил он про себя, взглянув на кошку.
Выстрел разбудил Солдата. Он вскочил, как ошпаренный, и увидел перед собой мёртвого дежурного. Снайпер.
Остальные тоже вскочили, схватили винтовки, включили приборы ночного видения и прильнули к окнам. Началась стрельба.
Солдат растерялся. Затем тоже взял винтовку, включил прибор ночного видения и осторожно высунулся в окно.
Всё зелёное. В руинах напротив периодически вспыхивали яркие вспышки выстрелов. Солдат сделал пару выстрелов в сторону этих вспышек, но дождь пуль посыпался прямо на его позицию. Он сразу отпрыгнул от окна, забившись в угол комнаты.
Смерть никогда не была так близко. Он не мог заставить себя подойти к окну обратно и продолжить бой. Солдат просто сидел в углу и смотрел через прибор ночного видения, как его товарищи падают у окон замертво.
Они все мертвы. Стрельба прекратилась. Ужасная давящая тишина продолжалась всего секунду, но для солдата она показалась вечностью. Он снял прибор ночного видения, и тела его друзей стали единым чёрным пятном на полу.
Мертвы. Мертвы. Мертвы. Это слово стучало в висках одновременно с тяжёлым пульсом.
На улице стал слышен говор на чужом языке. Они идут. Следующим буду я.
Солдат сжал винтовку. Хотел подняться, но ноги будто налились свинцом. Оказалось, пуля попала в правое бедро. А ведь он даже не почувствовал.
Стал слышен говор на лестнице. Противники осторожно переговаривались. Солдат решил, что сдастся. Да, да, это лучшее решение. Сейчас они зайдут и…
Один из них зашёл в ту же секунду. Солдат дёрнулся от испуга, зажал спусковой крючок… очередь срезала противника, тот рухнул навзничь. Сверху его накрыло пылью от стены, куда попало большинство пуль.
– Нет! – закричал Солдат, – я не хотел!
Он отбросил винтовку. За стеной был слышен шорох. Там были ещё люди, но они не заходили. И молчали.
Солдат смотрел на убитого им. Тот лежал лицом вниз.
А ведь при других обстоятельствах, если бы они были одеты в гражданскую одежду, находились в паре десятков километров отсюда… они могли бы спокойно выпить пива вместе, посидеть и поговорить. Пусть между ними языковой барьер. Сейчас любые барьеры между людьми казались бессмысленными.
Скоро сюда зайдут его друзья и пристрелят Солдата. Он знал это, но не осознавал. Всё сейчас было мутным и казалось не настоящим.
В проём что-то закатилось. Маленькое и круглое… это была граната. Солдат смотрел, как она катится. Медленно и вальяжно, будто в замедленном фильме.
Кошка вернулась. Она зашла вслед за смертоносной гранатой. «Зачем, глупая, ты пришла сейчас?»
А она смотрела на него своими огромными умными глазами, не отрываясь, и Солдат на миг увидел в этих глазах человеческие.
Лишь на миг.
Наркомания – это многолетнее наслаждение смертью.
Франсуа Мориак
Старая деревянная рама, в которой еле держится закопчённое стекло. Сквозь немногочисленные просветы лениво и как будто нехотя светит солнце. В его тусклых лучах виден сизый дым, наполнивший комнату. Затхлый запах сигареты никогда не покидал этих стен.
Трёхногий стол, подпёртый ветхой стопкой книг Ницше, Достоевского, По и других писателей, стоит посреди комнаты и занимает значительное пространство. Столешница покрыта шрамами от тупого кухонного ножа; здесь лежит газета двухмесячной давности. Подарочная тяжёлая пепельница с почти стёршейся гравировкой «На 20-ти летие» источала тошнотворный запах – она доверху забита старыми истлевшими окурками. Рядом с пепельницей – две короткие дорожки из белого порошка, здесь же – пластиковая карточка с отбившимся уголком. Что это? Свобода или оковы? Избавление или боль? Летим ли мы вверх с изящностью и ловкостью птицы или стремимся вниз, опалив крылья, вслед за Икаром? Белый порошок, две дорожки из него даруют другую жизнь. Другую жизнь.
У стены с когда-то белой штукатуркой стоит диван. Он выцвел; там и тут виднеется обивка. Диван беспорядочно завален какими-то тряпками, дурно пахнущими потом, кровью и мочой. Среди них можно увидеть и поношенную, изорванную одежду. Но… что это? Человек?
Да, человек. Он лежит на диване вокруг грязных вещей. Мы не видим его лица – он свернулся в клубок спиной к нам. Можно видеть лишь его худобу и бледную кожу рук, выглядывающих из запятнанной футболки.
Этот человек умер – может, час, а может, и день назад. Он не ощущал вокруг ничего, кроме бесконечно охватывающей его эйфории. Его руки, такие худые и некрасивые, становились крыльями. Тело, покрытое изорванной одеждой, обрастало перьями. Он становился птицей и летел всё выше и выше, пока не дотронулся до солнца.
Но вот теперь он мёртв. Его найдут не скоро – возможно, его плоть к тому моменту обратится в прах. Но разве прах – не то, чем он был ещё при жизни?
Мы уже готовились закрываться, как дверь на мгновение открылась, впустив последнего клиента. Он не спеша прошёл к столику у окна и сел.
Я вздохнула, взяла довольно увесистое меню с кожаным переплётом, вложила исписанный блокнот и ручку в карман фартука и двинулась к посетителю.
Мужчина лет тридцати, среднего телосложения. Одет хорошо и опрятно.
– Добрый вечер, – прочирикала я, надев дежурную улыбку. Мужчина будто встрепенулся, поздоровался в ответ и потянулся за меню, которое я положила на стол.
– Я подойду через пару минут, – я развернулась.
– А… девушка, – осторожно обратился посетитель, – вы не могли бы принести ещё одно меню?
На мгновение я встретилась с ним глазами. В них я прочитала укор. Что за странная просьба?
– Конечно, – сказала я после секундного колебания. «Клиент всегда прав, – пронеслось в голове, – особенно, когда он хорошо одет».
