Она вылетела из бездны. Тёмная материнская материя, отпустив Её, медленно поплыла в бесконечную даль.
Она была первой и летела в одиночестве. Лишь непроницаемый черный воздух окружал Её.
А на всей Земле была осень. Терзавший пространство ветер превратился в слабое дыхание и наконец затих. Деревья стояли, как окаменевшие души. Прощальный луч солнца блеснул и пропал.
Она летела и летела, меняясь каждое мгновение и оставаясь неизменно красивой. Она была невидимой, как ветер, и яркой, как сияние уличного фонаря. Она была цвета ранних сумерек и замирающей от холода реки. Она была серебристой, как падающая звезда, и белой, как лунный свет. Никто не мог видеть Её превращений, ни души не было вокруг.
Она летела, неотвратимо спускаясь всё ниже, всё ближе к концу пути. Навстречу уже поднимался асфальт в опавших листьях, как вдруг появилось… Что-то светлое и чистое, быстро приобретающее очертания. Стали различимы едва заметные линии, словно штрихи, нанесённые неведомым скульптором. Линии медленно складывались в тончайший рисунок, воплощающий какой-то смысл… Глубокий, как само время. Рисунок увеличивался, заполняя всё вокруг и не оставляя больше пространства для полёта.
Вблизи рисунок оказался таким горячим, словно был создан из огня. Живым и неровным, как стук сердца. И таким же загадочным.
Снежинка упала на женскую ладонь и растаяла.
– Исчезает ли душа после смерти тела?
– Исчезает ли река, впадающая в море?
Из диалога о главном
Осенней ночью по городу шёл человек.
Полная луна лежала на облаках и асфальт блестел в её свете. Мерцали вдали окна, словно огоньки догорающего костра, городской прибой затихал, ветер уносил прочь опавшие листья и события минувшего дня.
Обманчивым было спокойствие ночного города, раскинувшегося так широко, будто нет ничего за его пределами, будто во всём мире есть лишь город и небо над ним. Стены домов скрывали множество судеб, у каждой из которых – своя тяжесть, не спадающая даже ночью.
Город неподвижен, но мигают его огни, словно от ветра, и кажется, что он – одинокий каменный остров, плывущий в ночь по холодной воде. Город – не то место, где может оттаять душа.
Над огнями раскинулось осеннее небо. Слева надвигалась чёрная громада, непроницаемая для лунного света, справа ещё держалась глубокая чистая синева. Небо, разделённое на две части, было похоже на фотографию человеческой души. Неожиданная и странная мысль.
Никогда нельзя точно сказать, о чём думает человек: между мыслями, неуловимыми толчками направляющими его жизнь, и высказанными словами – расстояние непреодолимое. И едва ли человек мыслит словами, они появляются потом. Мысль не имеет формы, ведь она отражает всё вокруг и нечто большее.
В мыслях – игра света и тени. Вверх-вниз по тёмному или освещённому жизненному пути. Ни одна минута не проходит бесследно, всё вокруг возникает на миг и превращается в воспоминания, которые носишь с собой. Они тяжёлой пылью оседают внутри, в сознании и плоти, складках кожи, крови, костях и со временем замедляют движение жизни. Вместо силы – лишь ощущение тяжести. Медленнее, ещё медленнее становятся шаги. И однажды – остановка. Дальше – нет сил. Возраст – это сумма воспоминаний.
А память так прихотлива… Сливаются в цветном потоке далёкие и близкие события. Память не знает препятствий. И нельзя управлять памятью, она сама выхватывает что-то из прошлого. Одни события забываются навсегда, другие всегда преследуют. Не в силах человеческих решать, что подлежит забвению, забыть хоть что-то – по своей воле и навсегда.
Но первые воспоминания светлы. Солнце, тепло, родные голоса. Только потом приходит то, что изо всех сил хочется забыть, но – невозможно.
И как же ценны эти первые проблески памяти, не омрачённые ничем мгновения прошлого… Чем старше становишься, тем чаще к ним возвращаешься.
Свет в той далёкой комнате был голубым – от тихо урчащего телевизора, который смотрели родители. И даже не хотелось перекручиваться и подглядывать, лежа головой к экрану. Светлый мир с пляшущими голубыми тенями на стене был красив и покоен. И так незаметно становился лёгким и сладким сном…
А утром за окном появлялся красный всадник, нарисованный во всю стену дома напротив. Живые краски, яркие в любую непогоду. Поднятая сабля, порыв, мощь. Непобедимый богатырь. Такое сильное впечатление об огромном, могучем защитнике. Со временем перешедшее в веру, кто знает… Кто знает, во что превратились первые мысли и чувства, но они не могли мелькнуть и сгореть, они – остались.
Со временем всадник обрёл имя. Выложенные на стене знаки оказались буквами и настал день, когда можно было их сложить и прочесть: «Бу… дё… Будё… нн… ый». Будённый!!! Красный маршал! Песни, легенды, летящая кавалерия! Как здорово уметь читать!
А каким был тот зимний вечер, когда такие большие, уходящие в небо родители, опрокинув санки, смеялись и кружились вокруг фонарей, сиявших, как осколки луны, но ярче них сияли мамины глаза… И только для них, таких молодых и красивых, шёл снегопад. Такие минуты навсегда остаются в памяти греющим светом давно погасших звёзд.
Ещё одно далёкое воспоминание, потускневшее, как размытая плёнка, – мальчик сидит в комнате и занимается важным делом: придумывает свою подпись. Несколько листов уже покрыты героическими росчерками и важными завитушками, работа в разгаре. Должно быть красиво, помпезно, но без дурацких излишеств: полчаса рисовать подпись – пошлость и нарциссизм. Не такими словами, но так думалось. Вот наконец получился резкий остроконечный росчерк, похожий на звезду…
Наверное, это был первый взгляд на себя изнутри, а не со стороны, первый опыт самопознания. Как выразить себя символом из пары букв? Не столько себя существующего, сколько – идеального, должного, стремящегося. Подпись отражает характер – верный постулат умершего искусства графологии.
Человек в чёрном остановился, словно вглядываясь во что-то. Картинки-воспоминания медленно окружали его. Звуки, запахи, обрывки чего-то целого, того воздуха, той жизни.
Синий мяч, катящийся по жёлтой пыли футбольного поля. Прямо под правую. Лучшие секунды в жизни – перед ударом по мячу. Перед этим замахом, когда все застыли и вратарю не успеть. Старое футбольное поле… Да просто вытоптанная до твёрдости асфальта площадка между деревьями у каких-то развалин. А мяч – подшитый-заклеенный волейбольный, слишком лёгкий и резвый, но ведь всё равно куда круче сдутых резиновых. Резиновые – для мелких! А нам, мужикам, уже шесть!
Утром и днём, в самое пекло, там носилась малышня, ближе к сумеркам – ребята постарше. На том месте раньше было церковное кладбище, срытое бульдозерами. И с тех пор такое безмолвное, никогда – ни шороха, ни скрипа ветки, ни птицы, ни кошки, ничего.
