Глупец! Заставил себя поверить. А здесь всё также, как и везде… Третья страна, третья нация, а всё, как и везде. Впервые мне пришло в голову, что занимаюсь не тем! Впервые я жалею о той жизни, которой жил долгие годы! Первый раз мне хочется вернуться в тот день, когда всё началось! В тот день, когда я захотел что-то поменять вокруг себя! Вернуться и вышвырнуть из головы эти бредовые идеи! Ведь здесь всё, как везде!
Наше общество больно. И я боюсь, что моих сил не хватит, чтобы его излечить. Боюсь, что их не хватит даже на то, чтобы открыть людям глаза на болезни и пути их лечения. Неравенство, нищета, рабство, грязь, боль, мука, убийства, война, беззаконие, воровство… Полный набор! Мне все чаще кажется, что людей невозможно вылечить от ужасов, которые дарит им жизнь, как невозможно избавиться от сифилиса, которым тебя заразила рано потерявшая свою женскую красоту проститутка. Мне хватило рассказов моряков, чтобы понять, что я попаду не в лучшие условия, чем те, в которых жил, но я всё-таки поплыл… Мне хватило всего несколько минут, проведенных на берегу, чтобы поверить в слова этих моряков. Но было уже поздно возвращаться!
Сойдя на берег, я чувствую, как рукав моего пиджака дергает какой-то мальчишка и просит пару монет. И я его хочу отогнать, потому что знаю, если дам одному, то тут же подбегут десяток других, и мне не останется ничего, как дать денег и им, но денег у меня не так много, и кому-то ничего не достанется. Всепоглощающее желание помочь этим детям съедает меня изнутри, но я понимаю, что, даже дав каждому из них денег, я ничего не исправлю, скорее всего, я даже временно не сделаю их счастливыми, потому что все деньги у них отберут те, ради кого они пришли ко мне с надеждой в глазах. Я решаю пройти мимо схватившего меня оборванца, но не могу спокойно смотреть, как он тянет ко мне грязные, худые, все в ссадинах руки, поэтому быстро прячу в его руке несколько монет, в надежде, что этот мальчишка купит себе рыбы или кусок хлеба и сможет успокоить свой маленький урчащий желудок. Оглядываясь по сторонам, я скорее ухожу прочь из порта в город, подталкивая свих детей, дожидаюсь повозки, сажусь рядом с ними, и мы уезжаем, и в моем сердце гнусно брезжит откровенно наивная надежда, что в городе много меньше попрошаек и бедняков, что большинство их сосредоточено только в порту. Но моя надежда совсем скоро гаснет в бездне реальности, смеясь надо мной напоследок. Сотни бедолаг, голодных и больных, разочарованных в этом городе и этой стране, бродят по улицам города. Их оборванные рубахи открывают всем грязные детские и взрослые тела: им не на что поменять изношенную одежду. Женщины в старых платьях, с сухими серыми лицами, на которых от безрадостной жизни с молодых лет вылезли глубокие морщины, беззубые, тихо, словно привидения движутся в толпе народа, дыша на прохожих отвратительным запахом, отчего те шарахаются в стороны. Слабые от изнурительной работы мужчины, старики-калеки, босоногие дети – на улицах города можно наблюдать кого угодно, кроме нормальных счастливых людей. Смотря на это средоточие всех бед человеческих, прихожу к мысли, что все они видят меня, и чувствуют, что я хочу им помочь, сделать их жизнь лучше, поэтому их взгляды притягиваются ко мне, застывают на мне, и стоит выйти из повозки, как меня тут же окружит множество нуждающихся и разорвет мое тело на маленькие кусочки, в надежде получить хоть минутное счастье в этой жизни, словно все оно заключено внутри меня. Меня душит это чувство – я понимаю, что так не будет, но уже чувствую себя разорванным на клочья этими людьми, которым так хочется помочь. Я кусаю губы и едва не молюсь Богу, в существование которого не верю, чтобы спокойно доехать до нового дома, где можно будет хоть на немного забыться, спрятаться от действительности. Я пока не в силах её изменить! Как же тяготит эта безысходность… Безысходность… От этого мне всё чаще кажется, что ничего не возможно изменить!
Но с быстротой молнии во мне просыпается то чувство, которому я безмерно благодарен за свое спасение и из-за которого я порой готов застрелить себя, дабы не чувствовать, как разрывается душа и не хватает воздуха от того, что вижу вокруг – чувство борьбы! Оно ни на секунду не покидало меня в жизни, позволяя себе редкие часы отдыха, в которые я становился апатичным и склонным к самоубийству пессимистом, и, вдруг снова проснувшись, резко окунуло меня в русло слепого стремления, сказав, что есть все-таки необходимость в этой бессмысленной борьбе, если уж моя является таковой? Может, мне и не вылечить гангрену, разросшуюся на всё человечество, но если я ничего не буду делать, то зачем же я приплыл сюда?! Зачем тогда я вообще живу?! Ведь оставаясь в стороне от действительности, я заполню свое сердце мерзостью равнодушия, которое будет паразитировать в моем теле всю оставшуюся жизнь, я оскверню свою душу, сделаю её чернее, чем душа самого жестокого тирана, чем мысли и поступки самого отъявленного убийцы.
Нет, я не смогу остановиться. Я решаю, что буду пытаться и тянуться, пока не умру! Неважно, получится или нет, я чувствую, что должен! Может кому-то из тех, кто с надеждой смотрел сегодня на меня, я помогу! Надо попробовать ещё раз! Вся жизнь была потрачена на это!
