Диба Заргарпур - Отражения нашего дома

Воспоминаний очень много.

Мне семь лет, я цепляюсь за края повязки, что щекочет глаза, а летнее солнце щедро льет на меня обещания прекрасных жарких дней.

Мне десять лет, и начинает казаться, что я слишком поторопилась снять повязку.

Мне двенадцать, и я мечтаю о темноте.

Мне пятнадцать, и я не знаю, как опять включить свет.

Настоящее и прошлое переплелись так плотно, что не осталось ничего.

И все окончательно исчезло.

Странное дело. Есть вещи, которых люди не забывают никогда.

Возьмем, например, мою биби-джан.

Моя бабушка ни разу в жизни не выходила за порог, не подведя брови темной краской. И не приближалась к мужчине, не прикрыв гладким черным платком волосы и сдержанную улыбку. И не выпускала меня из дома, пока настрого не накажет спрятать ноги, как подобает порядочной афганской девушке.

Я отпиваю глоток чаю из чашки, чтобы скрыть усмешку. Потому что это и впрямь забавно – с нами остаются лишь мелочи. А все важное ускользает сквозь трещины.

Ложка со стуком выпадает из пальцев биби-джан. На поношенной цветастой пижаме остаются крошки вареного яйца. Резким контрастом с ними сверкает ожерелье из золота с сапфирами на шее у бабушки. Я крепче сжимаю чашку. Сидя в кресле, биби наклоняется поднять ложку с пола. Ее суровое лицо, осунувшееся и при этом опухшее, оборачивается ко мне в десятый раз за утро. Взгляд, полный замешательства, скользит мимо меня.

– Ки асти? – спрашивает она.

«Кто ты?»

У меня сжимается горло, но я уверенно натягиваю сияющую улыбку – «все хорошо».

– Я Сара. – Стараюсь раскатисто произнести «р» и сделать «а» помягче. – Твоя внучка.

Но моя биби-джан качается на волнах, ища глазами шлюпку, которая доставит ее к берегу.

– Ки?

«Странное дело, – думаю я, снимая очки. – Мелочи, которые вроде бы совсем не важны». Я распускаю пучок на затылке и встряхиваю волосами. «И все-таки». Смахиваю жгучие слезы, опять улыбаюсь и всматриваюсь в ее расплывчатое лицо. Темные волосы аккуратно зачесаны назад и уложены в небольшой пучок. Возле пробора видны белоснежные корни.

Под ее оценивающим взглядом стараюсь дышать ровно. Считаю уходящие секунды, перебирая пальцами бусины на своем потертом браслете. Считаю и вспоминаю.

Один, два, три…

Я едва вышла из младенческого возраста, и биби-джан в своей постели поет мне колыбельную.

Четыре, пять, шесть…

Я дошколенок, и биби-джан отгоняет меня от стола, накрытого к завтраку. Эта игра бесконечна: «Перед едой вымой лицо и руки, а то…»

Семь, восемь, девять…

Я пошла в школу, и умер баба-джан. На похоронах крепко сжимаю сухую, как бумага, бабушкину руку.

Десять, одиннадцать…

– Ах, моя Сара-джан… – Она склоняется ближе. Ее фарси звучит как песня, которую я никогда не забуду. Эта мелодия звучит в самых дальних закоулках сердца. – Такая красивая девочка с таким красивым именем…

– Лучшее имя на свете, правда, биби-джан?

Она смеется, соглашаясь, и моя улыбка становится искренней. Потому что из сорока одного внука, двадцати девяти правнуков и трех праправнуков только меня назвали бабушкиным именем.

Я хочу увидеть, как лучится ее улыбка, как она сияет не на губах, а в морщинистых уголках глаз. Жду еще немного, а потом опять надеваю очки. На всякий случай.

– Эрик, не забудь проверить контейнеры для мусора. Они должны быть готовы к понедельнику. – Из коридора появляется моя мадар. В вихре духов и свежего маникюра. Разговаривая с невероятной скоростью, пролетает мимо кресла биби в кухню. Мимоходом бросает улыбку в сторону биби, за рекордное время осушает кружку кофе и ставит ее в раковину.

Каждое утро рядом с Наргиз Амани проходит непредсказуемо. Словно при игре в кости. Никогда не знаешь, какая грань выпадет.

Я торопливо проглатываю чай, надеясь, что сегодняшнее настроение будет «Сара, давай забудем про рабо…»

– Идем, – шепчет мне мама одними губами.

Я картинно вздыхаю. Госпожа Удача опять прошла мимо меня.

– Ки асти? – Биби-джан смотрит на маму, и ложечка в ее в руках опять застывает в воздухе. Но в эти дни голос биби подобен шепоту, как будто в глубине души она понимает, что от величественной женщины, какой она была всегда, осталась лишь бледная тень.

Мадар ее не слышит.

– Прекрасно. Я заеду позже обсудить кое-что еще, – говорит мадар в телефон. – До скорого.

Щелк.

Биби-джан зачерпывает еще немного яйца всмятку и проносит сантиметров на семь мимо рта. Ложка падает чуть ли не мне на ноги.

– Кто она? – Биби прищуривается и барабанит пальцами по губам, словно ответ вертится на кончике языка.

Я указываю на мадар и склоняюсь к единственному здоровому уху бабушки, почти касаясь его губами. Будь это пару лет назад, биби пошутила бы: «Я еще слишком молода для слуховых аппаратов».

– Твоя дочь.

Биби-джан все так же внимательно смотрит и качает головой. А всего через мгновение опять откидывается на спинку кресла и погружается в океан своих мыслей.