1. Пролог.
Январь 98-го.
Время в ожидании тянулось мучительно медленно. Я не знала, чем себя занять, и поэтому сидела и тупо смотрела в одну и ту же точку. Если бы взглядом было можно испепелить, я бы уже давно прожгла на кресле напротив огромную дыру. Я пыталась читать, но бросила это занятие, когда поняла, что пялюсь на страницу больше десяти минут, а не прочитала еще ни строчки. Потом я пыталась решать кроссворды, но выкинула газету еще быстрее, чем отложила в сторону книгу.
Нервничая, я содрала заусенцы возле ногтей, и ненадолго отвлеклась на короткие вспышки острой боли.
Посадка заканчивалась через восемь минут.
Я была в аэропорту одна.
За окном бушевала настоящая январская метель. Странно, что не задержали вылет, по такой-то погоде. Снег валил сплошной стеной, и в огромные окна от пола до потолка в вечерних сумерках я могла видеть лишь яркие фары снегоуборочных машин и свет фонарей. Крупные влажные снежинки прилипали к стеклу, но тут же уносились прочь порывами ветра.
Он мог опаздывать из-за погоды, говорила я себе. Дороги наверняка замело. Может, где-то случилась авария, и теперь все застряли в ожидании ментов. Он мог не поймать бомбилу.
Я почувствовала, как все внутри скручивается в тугой узел, и обхватила себя ладонями за бока, прижав руки к животу. Меня тошнило от тревоги и страха. Не знаю, каким чудом я прошла пограничный контроль и еще умудрилась заплетающимся языком что-то наврать молодому погранцу.
Все время, пока я регистрировалась на рейс и проходила досмотры, мне казалось, что надо мной висит огромная вывеска с надписью «Лгунья».
Не так легко улетать по поддельным документам. Сесть на поезд Москва — Казань несколько месяцев назад мне было гораздо проще.
Всего несколько месяцев, а словно целая жизнь. Я прикрыла глаза и закусила губу. Лучше сейчас не вспоминать.
— ... пять минут до окончания посадки...
Хорошенькая девушка посмотрела на меня вопросительным, слегка недоумевающим взглядом. Перед выходом в самолет я осталась совсем одна, все пассажиры давно уже прошли в салон. И только я продолжала сидеть на месте и пялиться в огромное окно напротив себя.
Я не должна удивляться. Я знала, что так и будет. Он не придет.
Подрагивающими руками я нашарила в сумке изрядно смятый конверт и сжала его еще раз. Это почему-то придавало мне уверенности. Я вспомнила, как еще вчера, и двадцати четырёх часов не прошло, он буквально всучил мне в руки этот конверт и велел не открывать, пока я не буду в безопасности. Я не знала точно, но догадывалась, что в нем. Наша – моя? – страховка.
Мы целовались с ним в машине, как безумные, пока в легких не закончился воздух, а потом он просто исчез, я и моргнуть не успела, когда он вышел из машины и, накинув на голову капюшон, быстро зашагал по парковке прочь.
Все из-за меня. Ему бы не понадобилась никакая страховка, если бы я не решила тогда, что умнее всех. Что смогу их переиграть.
— Девушка, девушка!
Я подняла склоненную голову и поняла, что сотрудница со стойки обращается ко мне. Она указала рукой себе за спину.
— Вы на этот рейс? Мы завершаем посадку.
— Еще две минуты, — прошептала я одними губами и бросила очередной взгляд на пустой коридор, по которому никто не идет.
Наш выход в самом конце аэропорта. Он еще может успеть добежать.
— Зачем ждать до последней секунды, — сотрудница недовольно заворчала, и я была согласна с ней как никто.
Я тоже не понимаю, почему он ждет до последней секунды. Я себе врала. Я знала, что он не ждал.
Он просто не придет.
Я провела ладонью по глазам и помассировала уставшую переносицу. Я не спала почти двое суток. Он – и того больше.
— ... заканчивается посадка на рейс... — объявил равнодушный металлический голос, и я крепко стиснула ручки сумки.
Я сделала первый, самый тяжелый шаг в сторону стойки регистрации. Второй дался куда легче. Я то и дело оборачивалась себе за спину, и, конечно, моя нервозность не могла не укрыться от внимательного взгляда сотрудницы аэропорта.
— У вас кто-то опоздал? — она улыбнулась мне почти дружелюбно, пока проверяла мой билет. — Не волнуйтесь, у нас каждый день рейсы. Прилетит завтра.
Мои губы дрогнули, и я поспешно склонила голову, завесившись от всех длинными темными волосами.
Не прилетит. Он не прилетит.
В самолет я вошла одна.
_______________________________________________
Очень рада всех видеть! Бодро начинаем второй том, по традици прошу о звездочках, если понравится! Это очень поддерживает автора
2. 1.
Осень 97-го.
Маша
Мы сидели в привокзальном кафе за красными кока-кольными столиками из дешевой пластмассы. Перед нами стояли четыре пластиковых кружки с нетронутым чаем из пакетика – коричневые снаружи, белые изнутри. Вокруг нас люди наскоро перекусывали перед тем, как отправится на поезд. Пахло жареным тестом и горелым маслом: продавали беляши и чебуреки. Где-то по радио Жена Белоусов тихо пел про свою девчонку:
«Девчонка-девчоночка, Темные ночи, Я люблю тебя, девочка, очень. Ты прости разговоры мне эти. Я за ночь с тобой отдам. Все на свете…»
Меня тошнило. Не знаю, от запаха или от напряжения.
Они поймали меня на вокзале в Казани, когда я сошла с поезда, в который вошла по фальшивому паспорту, раздобытому для меня Авериным. Сначала я подумала, что меня нашли люди Громова, и испугалась. Но потом трое невзрачных мужчин помахали перед моими глазами своими корочками, и я поняла, что это не бандиты.
Иронично.
Ведь тогда я испугалась еще сильнее. Люди из Министерства Добрых Дел выследили меня из Москвы и не поленились перехватить в Казани. Тот уровень внимания, которого я бы хотела всеми силами избегать.
— Далеко собирались, Мария Васильевна? — спросил один из них.
Они были похожи друг на друга настолько, насколько могут быть похожи люди без кровного родства. Одинаковые стрижки, одинаковые выражения лиц, одинаковые жесты. Никаких особых примет! Ни шрамов, ни тиков, ни косоглазия. Даже темная щетина – и та одинаковая. Однодневная.
Спортивные костюмы, в которых меньше всего ожидаешь встретить работников органов. А вот черные свитера роднили их с бандитами. Громов из таких не вылезал. Интересно, как они отреагируют, если я поделюсь своими наблюдениями вслух?..
Они, разумеется, представились, но даже имена у них оказались ничем не примечательными. И я не могла понять, заговорил ли со мной Василий, Виктор или Валерий.
— В Сибирь.
Прозвучало как насмешка, но я говорила чистую правду. Вместе с паспортом Аверин всучил мне деньги – как мне показалось, он прощался со мной с огромным облегчением. И я решила от них не отказываться, потому что, если я собиралась по-настоящему уехать – а я собиралась! – то деньги мне понадобятся.
Едва ли я с первого дня найду хоть какую-нибудь работу. И комнату, где смогу жить.
