Глава первая
Раз, два, три, если сможешь – убеги!
Зонтик у карусели яркий, отсвечивает лаком. Под ним на тонких трубочках разноцветные лошадки с наездниками. Через одного – девочка в длинном платье, мальчик в черном костюмчике. Основание, как бисквитный торт, украшено розовыми завитками, пастельным взбитым «кремом».
С легким треском поворачивается ключик. Щелкает механизм. Пронзительная музыка шарманки заставляет карусель бежать. Вверх-вниз ходят лошадки. Барышни с кавалерами никак не могут встретиться – то он опускается до карамельного основания, то она.
Эля всегда выбирала белую лошадку. Зеленая уздечка, красная попонка. За ней скакал мальчик на черном коне. В черном костюмчике. Ах, как это было красиво. Черная уздечка. Белая попонка. Сам мальчик с темными волнистыми волосами. Розовощекий. Улыбается.
Улыбающегося мальчика в черном костюмчике Эля увидела к концу дня у себя на парте. И уже потом – разобранную карусель. Зонтик, торт-подставку, замершие вверх ногами лошадки. Ключик вяло завершал свой оборот. Скрипел поломанный механизм.
– А-а-а-а! – заорали у Эли за плечом.
Сразу появилось много лиц. Перепуганных, возмущенных, довольно скалящих зубы.
– Сломали!
Верещала Дронова. Распахивала свои и без того огромные глаза, прикрывала рот ладошкой. Какой ужас! Какой кошмар!
– Ой! Подумаешь! Набор винтиков! – Сашка Максимихин бросил на парту последнюю всадницу. Белая лошадка, красная попонка.
– Зачем ты это сделал?
Ирина Александровна острой бритвой прошла через взбаламученный класс.
– А чего?
Сашка жмет плечами, гнет губы в презрительной ухмылке. Рыжеватый чуб падает на лоб. Глаза щурятся, собираются сухие морщинки. Кожа шелушится.
– Как чего? – всплескивает тонкими руками Ирина Александровна.
У нее черные волосы и «ведьминские», темные, глаза. В первом классе шептались, что она натуральная ведьма. По ночам колдует и летает на метле.
– Ты сломал чужую вещь! Она стоит больших денег!
– Там одна пластмасса. – Сашка уверен в своей правоте. – В нее играть было невозможно, только смотреть. А так – в самый раз. Да она еще работает.
Он подхватывает торт-основание и крутит ключик. Механизм трещит и стонет. Все завороженно смотрят. Словно так оно и должно быть – если музыкальная шкатулка заиграет, значит, ничего не сломалось. Но карамельное основание издает тревожное «бздынь», и ключ начинает проворачиваться вольно, не цепляясь за барабан.
– Отдай! – вырывает остатки игрушки учительница.
Она растерянно смотрит на парту, на свои руки, в глаза Эли, полные слез.
– Ну, и что мне с вами делать?
– Это еще можно починить, – суетится Алка Дронова, подхватывает зонтик с прикрепленными к нему всадниками, пытается вставить их в основание. Но тонкие палочки гнутся, отчего лица всадников кажутся недовольными.
– Ах, не надо ничего делать! – вскрикивает Эля.
Она смахивает пластмассовые детальки с парты и пробирается к выходу.
– Чего она? – вздыхает ей вслед Сашка. – Интересно же было посмотреть, что внутри. А там фигня всякая. Вам чего, пластмассы жалко?
– Не стоило ребенку в школу дорогую вещь давать, – поддакнула Ирина Александровна.
Рыдая, Эля выбежала из класса. Слова учительницы звучат настоящим предательством. Как она могла такое сказать? Не поддержала, не убила на месте Максимихина своим «ведьминским» взглядом.
Забилась в раздевалке в дальний угол под длинные пальто старшеклассников и ревела в три ручья. В ушах еще стоял механический перебор музыкальной шкатулки. Больше всего было жалко белую лошадку с зеленой уздечкой. Мальчик в черном костюмчике так и не догнал девочку.
– Элька! – обрушилась на нее Дронова. – Ну, чего ты! – Она навалилась сбоку. Ей не жалко, ей интересно, что будет дальше. – Я Максику портфель в женский туалет бросила. Пускай попрыгает.
– А Ирина Александровна?
Эля судорожно всхлипывала. Истерика прошла, оставив после себя легкий звон в голове.
– Написала ему в дневник, вызвала родителей, чтобы они деньги за карусель заплатили. Сколько она стоит-то?
– Нисколько. – Жалость к себе улетучилась вместе с последним всхлипом. Теперь она ненавидела Максимихина. Люто. Навсегда. – Не нужны мне его поганые деньги. А если он ко мне близко подойдет, я его ударю.
Пальто перед ними раздвинулись, оранжевая куртка сорвалась с крючка, повисла на коротко стриженной голове, длинным ухом спустилась к острому плечу. Лешка Дятлов, Сашкин друг, смотрел выжидающе.
– Ну и чего? – протянул он. – Портфель-то верните.
– Вот пускай твой Сашенька идет и берет, – приподнялась с колен Алка.
– Дронова, сейчас в лоб получишь! – Лешка сдернул с головы куртку.
– Это ты в лоб получишь! – кинулась с кулаками Дронова. Но сделать ничего не успела. Сверху их накрыл хрипловатый прокуренный голос:
– Не, ну ты посмотри, молодежь оборзела!
Стоящий спиной ко входу Лешка получил пинок и головой вперед полетел под скрипнувшие секции вешалок. Алка метнулась по дальней стене под окнами, огибая опасный участок с некстати пришедшими старшеклассниками. Эля бежала следом за подругой, твердя старую присказку: «Алла – Эля, Алла – Эля, Алла – Эля». Их дружба началась с этой присказки, с созвучия имен.
– Чего дома-то, ругать будут? – кричала Алка на ходу.
Она все делала быстро и шумно. Даже спала шумно – брыкаясь и вздыхая. Это Эля выяснила в первую же совместно проведенную ночь, когда упросила родителей отпустить ее к подруге.
– Не знаю.
Эля жала плечами. Конечно, она боялась, что мать будет ругаться – карусель привез какой-то ее приятель из-за границы. Это было только сказано – «для дочки», но мама сразу забрала игрушку к себе, поставила на ночной столик. Эля взяла без спроса – очень хотелось показать, какая у нее есть замечательная вещь.
– Может, ко мне пойдем? – предложила Эля. – Там, наверное, уже папа пришел.
С Алкой надежней, с ней ругать не будут. Только повздыхают. А потом уже ругать будет поздно.
– Пошли!
И они мчались знакомой дорогой через дворы, придумывая, как отомстят противному Сашке. Как будут кидать ему в компот дохлых тараканов, как стащат дневник и засунут его за батарею, как начнут подкладывать кнопки на стул.
Война шла с длительными перерывами. Они постоянно о ней забывали, вспоминая только по случаю. В профилактических целях Ирина Александровна время от времени ставила Элю в пару с Сашкой или сажала их вместе на уроках. Тогда они долго делили парту, чертили карандашом кривую линию, постоянно двигали учебники, гремели стульями, отодвигаясь. Водовороты классной жизни, ее интересы разводили их. Но иногда…
Шуршал затачиваемый карандаш, потом что-то трыкнуло, застучал по полу веселым дождем разбитый пластик.
– О-па! – услышала Эля и вздрогнула.
