Глава 1. Хан
Утро
Барри ходил в школу и ему это нравилось. Но так было далеко не всегда. Ещё во времена его деда – великого Хана Макофера Марзаде, в школе был особый микроклимат. Как только дети вырастали они часто попадали в другую субкультуру, а школьные дни быстро забывались. Так возникал конфликт отцов и детей. А всего лишь надо иметь просто хорошую память. Да, аберрация восприятия часто играла злую шутку – вот ты ребёнок, но тут ты уже не понимаешь в каких условиях растут твои дети.
– Деда, а деда? А что такое “насилие в школе”? – Барри ерзал на стуле, жуя свой утренний бутерброд
– Фу, Барри, ты снова где-то наслушался глупостей? – Кейсси, старшая сестра Барри, не могла удержаться не попрекнуть младшенького.
– Кейсси, а ты послушай, – попросила Келли, мать этих двух шалопаев, – наш дедушка много об этом знает, и был свидетелем тех событий …
– Что проходите психоисторию? – поинтересовался Хан, и не дождавшись ответа, констатировал – да, мы избавились от насилия во всем мире, а не только в школах.
– Он не знает даже, что он в Турции живет, а ты ему про весь мир – опять съязвила Кейсси
– Я знаю, Турция – это наше государство, Европа – вот. И никакая не история. Просто Даник толкнул Матиса и мы на классном часе разбирали основы агрессии. А потом они снова вспомнили про нашего деда …
– Сам ты Европа, Турция – это Турция, вот неуч – Кейсси была старше Барри на пять лет, но всегда хотела показать, что она умнее и знает больше.
– Хорошо, поели? Вам пора в школу – Келли видя, что её отец изменился в лице, постаралась прекратить галдеж своих детей и оставить отца в тишине.
Лектор
События тех далеких дней снова всплыли в памяти Хана. Он был тогда молодым и посетил лекцию Кентури Валиса Брашмана. Он рассказывал о древнем философе Ганди. Тогда они с товарищами ещё не понимали, где же кроется зависимость от государства. Тогда только в далекой Индии произошло освобождение от Короны, и лекторы оттуда посещали многие социалистические страны.
Взгляды лектора в других странах считались экстремистскими. Да, и здесь, в Турции он находился полулегально. Чтобы не дразнить правительство – не было никакой официальной рекламы. Хану просто вручили на улице листовку, и он пришел. Он опоздал и долго не мог понять на кого же обрушивает свой гнев лектор. Он говорил о правительстве, нет даже о всех правительствах всех стран.
– Почему правительство покровительствует одной религии, а про других забывает, а с третьими ведет войну? Почему люди искусства вынуждены покидать страны из-за своих взглядов? – спрашивал лектор, – Ради чего мы ведем войну с теми, с кем мы не согласны? Разве эти люди отбирают у вас воду или еду? Любое, самое лучшие из правительств, которое когда-либо существовало – будет вам говорить, что оно защищает. Защищает государство, своих граждан, национальные интересы. Но оно не говорит, что защищать – это воевать! Но главное от кого нас надо защищать, от таких же людей как мы с вами, но живущих в других странах? Мы уже часто не ведем прямых войн, но нам все равно говорят о опасностях. Все эти опасности – фикция, способ нами управлять – ваш враг ни тот, кто живет рядом, ни тот, кто верит в другого Аллаха, а те, кто манипулирует вами сидя в вашем правительстве, те кого вы выбираете на ваших выборах.
В зале раздался гул негодования, и кто-то из самых активных выкрикнул:
– Скажите учитель, вы предлагаете свергнуть правительство?
– Спокойно, спокойно … Нет, что вы! Наш путь – любовь. Зачем свергать тех, место которых займут другие? Вам кажется, что станет лучше? Но это самообман … За тысячелетия понятие правительств никак не поменялось. Одни просто были более жестокими, и постепенно, под давлением людей, таких же социалистов как мы с вами, они, эти правительства становились чуть менее жестокими. Но их ложь становилась все более изощренной, и они все также манипулируют нашим общественным сознанием. Общественным? Да. Но вам кажется, что только не вами. Но человек как ребенок, если ему с детства говорить, что “мужчины писают только стоя” – он будет верить в это до конца жизни, и считать, что сесть на унитаз это признак слабости.
Негодование в зале стихло, и были слышны лишь хлопки дверей. Люди по одному или небольшими группами покидали зал. Для многих это было неприлично, о таком неприятно было говорить в слух. Но Хан задержался. Это сейчас, когда он рассказывал внуку Барри, он шутил, что вышли все, кто писал стоя. Но тогда ему было не до шуток. Он преодолел брезгливость и поднял руку, чтобы задать вопрос. В зале осталось уже немного людей, в основном женщины и лектор его быстро заметил.
– Да, пожалуйста …
– Я хочу вас спросить. Хорошо, допустим лично вам не нравятся люди в правительстве. Вы говорите, что у вас мирные намерения. Так что же вы будете делать? Как будете бороться с тем, что вас не устраивает?
– Правильный вопрос. Мы последователи Ганди, мы не будем ни с кем бороться. Мы просто не будем сотрудничать с такими правительствами. Вы знаете, в нашей Индии мы уже добились того, что правительство ограничено от решения многих вопросов. И ничего страшного не случилось, небосвод не рухнул, как нас уверяли политики.
Вы знаете, если в семье говорят, что убивать – это зло. То очевидно же, что просто необходимо вместе с этим, объяснять детям, что армия – это зло. Все армии создаются для убийств. И находится в их рядах должно быть позорно. Вам скажут, что они защищают. Но если в армиях агрессора не будет солдат – то, кто же нападет?
Что же было дальше? Хан многое не помнил, его мысли путались, но откуда-то из тумана в памяти возникали образы белых стен с неоновой рекламной подсветкой.
Его интерес к психоистории, которая применяла математические методы для исследования происходящих в обществе процессов, привел его в кабинет психиатра. Доктор окинул его взглядом, указал на кресло и дал небольшую листовку с заголовком «Математика войны».
– Прочитайте, пока ожидаете своей очереди.
Глава 2. Математика войны
Власть господина над рабом противоестественна; лишь по закону один раб, другой свободный, по природе же никакого различия нет. Поэтому и власть господина над рабом, как основанная на насилии, несправедлива.
Аристотель, Политика, ок. 340 г. до н.э.
В современном мире может показаться, что рабство это что-то далекое, и его нет. Или же, он нем рассуждали как о чем-то естественном и норме лишь древнего мира. Задолго до возникновения религий это понятие шло рука об руку с человеком, как и войны сопровождающие его историю. Некоторые могут даже провозгласить максиму вида «войны, насилие и рабство – это и есть история человечества». В некотором утрированном виде это будет истиной. Но свидетельства Аристотеля показывают, что вместе с этим, люди, говоря об этом, понимали, что в этом есть что-то противоестественное и несправедливое по природе своей.
