Baby, we built this house
On memories
Take my picture now
Shake it, till you see it
And when your fantasies
Become your legacy
Promise me a place
In your house of memories
Panic! At The Disco, «House of memories»
Дверь оглушительно скрипнула в убийственной тишине. Здесь все было таким. Убийственным, опасным, пугающим. Для всех людей.
Шаг, последовавший за скрипом, был совсем другим. Его не слышал никто, кто прятался в серых стенах. Будто бы не человек зашёл в комнату.
Когда-то яркая бумага с чьими-то портретами шуршала по полу под натиском пронизывающего осеннего ветра. Отвратительный день и отвратительно холодная погода…
Однако юношу в легкой футболке этот холод, видимо, не особо заботил.
Куски обоев клоками были разбросаны по комнате. На голой стене когда-то ярко-красным баллончиком был выведен поблекший знак анархии. Плесень ползла стенам и мебели черными муравьями. Казалось, вот-вот она проникнет в твои внутренности, осквернит душу своими чёрными склизкими лапками. На столе лежало нечто, что когда-то было неплохой шляпой. Шляпа была насквозь мокрая и, похоже, из того рода вещей, на которые смотреть было до тошноты противно. Длинные тени трусливо прятались за креслами от лучей закатного солнца, дожидаясь своего полночного часа, когда силы зла властвуют безраздельно1. Осенний ливень заливал пол через корявую оконную раму. В последнее время дождь идёт уж очень часто, вот плесень и поползла.
Ничего особенного.
Юноша заправил за ухо длинную прядь волос и усмехнулся.
Ничего необычного.
Место чувствует, место меняется… Что-то в этом роде, да?
***
День был погожий.
Солнце светило так, будто и не собиралось отправляться на покой. Жарко, как в парилке было даже в тени у подъезда со скамейками, где всегда находились те самые карикатурные старички, вечно обсуждающие якобы потерянное поколение.
– Твою ж палитру… – Восхищенно выдохнул парень. – Где достал?
– Секрет фирмы. – Самодовольно ухмыльнулся второй.
– Чет фирма слегка полномочия превышает, не? Ну правда, Ал.
Не обращая внимания на сердитый вздох хозяина сокровища, юноша продолжил крутить в руках раритетные кассеты ГрОб.
– На чердаке нашли. Я же просил, не называть меня так.
– Хорошо, Алекс, я не буду называть тебя Алексом. – Наглец ехидно сузил глаза, и без того едва заметные под шапкой соломенных волос. – Кстати, я тоже времени не терял, но это не здесь. Пошли до штаба добежим, заодно кассеты занесём. Я, кстати, краску взял, идейка есть.
Александр заинтересовано приподнял брови, но, не получив ответа, быстрым шагом припустил за другом.
До штаба дошли минут за семь. Он представлял собой крупную заброшку, а точнее, одну из комнат внутри. Она была заклеена старыми постерами и портретами рокеров старой школы. Дань уважения, так сказать. Окно, когда-то выбитое, кое-как было прикрыто старой рамой, не подходящей по размеру, а в самом сухом углу, на столе, стоял старенький, заботливо прикрытый какой-то тряпкой магнитофон.
– Ну, ставь давай. Я пока делом займусь.
Алекс послушно занялся магнитофоном – он и сам был в нетерпении, хотелось поскорее услышать запись настоящего квартирника. Параллельно он оглядывался на товарища – тот копошился в сумке, доставая многочисленные баночки. Закончив с ними, он принялся сдирать со стен плакаты, с улыбающимся на них Джимми Пейджем, Куртом Кобейном и Егором Летовым2. Освободив голый бетон стены от многочисленных бумажных одёжек, он начал широкими мазками покрывать её белым цветом.
На фоне разговора речетативом звучала голосом Летова песня «Они наблюдают»3.
– Ты чего сделать-то хочешь? – спросил наконец Александр, переключая песню.
– Даты, Алексаш. Даты – важная штука. Их надо помнить. Вот ты Цоя смерть помнишь?
Алекс стушевался.
– Ну вот. А так… – с видом профессионала он отошел от стены и зачем-то померил пропорции кистью, – запомним точно.
Окунув кисть в пламенно-красную краску, он широко мазнул по белоснежной поверхности. Кое-где смазалось, но парень торопливо замазал такие места, не обращая внимания на красные подтёки. Вскоре в неясных очертаниях стал угадываться круг, неровно описанный вокруг буквы «А».
– Ну вот! – Радостно воскликнул он с таким видом, словно только что воспроизвел «Явление Христа народу»4 в натуральную величину. – Вот скажите после этого, что в душе я не художник.
– Слушай, в душе ты можешь быть кем угодно, только…
– Да отстань ты, – «душевный художник» лишь отмахнулся, – ничего ты не понима..!
Пламенная речь молодого деятеля искусства прервалась. Ведро с краской, оставленное прямо у юноши под ногами, возражало против такого наглого игнорирования его непосредственного участия в создании шедевра.
Александр, сидевший в кресле, согнулся пополам от смеха.
– Я ж… те-тебя предупреждал! – Выговорил он, когда дух хохота отпустил его из своих лап.
Однако долго сидеть спокойно ему не пришлось. Едва из-за полуразвалившейся табуретки показалась белобрысая макушка, наполовину окрашенная в красный, Александр снова поймал приступ гомерического смеха.
– Предупрфдал, предупрфдал… френово предупрфдал! – Несостоявшийся Пикассо сплюнул краску. – Слушай, я сейчас на тебя остатки вылью, если ты ржать не перестанешь, чес-слово!
Алекс добродушно улыбнулся.
– Ладно, пошли. Мне отмыться сразу надо, а то потом ацетоновую ванну принимать придётся, – он тряхнул слипшейся челкой и выключил музыку, достав из магнитофона заветную кассету.
– А ведь так всё хорошо начиналось… к черту, в следующий раз притащу баллончик. – Вздохнул юноша, косясь на испорченное граффити.
Вечерело. Без того красный, друг Алекса в темно-рыжих лучах выглядел прямо как испачканный кровью своей жертвы сектант. По асфальту за ним оставалась дорожка красных следов, которая, однако, постепенно тлела.
– А это что такое? – Послышался скрипучий голос. – Чтой-то ты так разукрасился, а? Небось сатанист будущий, а?
Пикассо остановился и поднял глаза к небу.
– Вот только этого мне не хватало. – Сиплым голосом произнёс он на выдохе, а громче добавил, – Да, конечно! Маньяк! Как вы сразу догадались, тётенька, а?
– А вот так вот, – довольно заухмылялась старушка, явно пропуская сарказм мимо ушей, – я тут сижу, все знаю и все слышу.
– А мы вот на кладбище ходили. А потом в заброшку, демонов вызывали, вот я и приукрасился немного. – С искреннейше скромной улыбкой сказал художник. – Знаете, где эта заброшка? Показать? Хотите, сводим?
Старушка пошатнулась от такой настойчивости и перекрестилась, пробормотав что-то неразборчивое.
– Ну? Бабушка, сводить? – Повторил вопрос Пикассо, делая шаг к старушке.
Алекс, безуспешно прятавший улыбку, перевёл глаза на сплетницу и, заметив, что она тоже смотрит на него, тряхнул шевелюрой и сделал серьёзное лицо.
