Инга Кузнецова - Пэчворк. После прочтения сжечь

Пэчворк. После прочтения сжечь
Название: Пэчворк. После прочтения сжечь
Автор:
Жанр: Современная русская литература
Серия: Городская сенсация
ISBN: Нет данных
Год: 2017
Другие книги серии "Городская сенсация"
О чем книга "Пэчворк. После прочтения сжечь"

Героиня этой книги могла быть любовью Чарльза Буковски и Генри Миллера. В знак протеста против абсурдных войн она объявляет голодовку и превращается в мутанта со стеклянными кишками. Спасает самоубийц и разговаривает на одном языке с аутистами. Читает чужие мысли. Делится на два «Я». Разыскивает подпольный «бойцовский клуб» и проваливается в бездны.

Она – лишь жертва, которая осмеливается сшивать куски разорванного города, разрезанного мира. Жертва играет с насилием в шахматы. Начинает белыми. И… выигрывает.

Инга Кузнецова – поэт, прозаик, критик, эссеист. Автор пяти книг. Лауреат премии «Триумф» (номинация «Новые имена») и профессиональной премии поэтов «Московский счет».

Бесплатно читать онлайн Пэчворк. После прочтения сжечь


© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Самые интересные новости – повседневная жизнь образов.

(частная глупость)

Уровень 1

(все сразу)

Я – человек-письмо. Я – человек-письмо. Когда мне становится слишком беспокойно, я вспоминаю и повторяю эту фразу. Твержу ее себе до полного обмякания лицевых мышц. До обмякания внутренних мышц условного лица.

Я – человек-письмо-в-бутылке. Письмо в бутылке. Не человек-бутылка. Не человек-копилка. Я – человек-письмо. Денег у меня почти никогда нет, почти не было и, значит, почти не будет. Благодарю тебя, банковская система, за изобретение карточек, и течение дня – за то, что не всегда доносишь меня до банкомата. Будь благословенно, течение дня, носящее меня по таким руслам, когда я… По руслам достаточных состояний. Беспечных достаточных состояний. И состояний невыходибельности.

Благодарю тебя, космос, за то, что я случайно-неслучайно существую. Нет, нет, сейчас я не пью! Держу в руке пустой бокал, любуюсь тонко стесанными гранями.

Встроенный самогонный аппаратик моего организма работает исправно. Алкоголь ни к чему. Молоко на губах не обсохло еще: где там подбородок, где Млечный путь – толком не разобрать.

Я – человек-письмо. Желтоватое письмо, тронутое коричневым по краям и свернувшееся в трубочку. Привет тебе, человек дождя. Привет, дожди. Привет, человеки.

К вопросу о бутылках и бокалах. В детстве, которое у меня, конечно же, было, и было резко счастливым, я собирала аптечные пузырьки. Меня завораживали оплывающие формы стекла. Я еще тогда не видела изделий стеклодувов – стеклодувы выжили в Прибалтике. Думаю, это тайный орден думающих о хрупкости. В детстве я не предполагала, что тексты – это тоже стекло. Я считала их пластмассовыми.

Здесь слишком многое нужно объяснить. Я сделаю это потом.


(углы)

Кто-то определенно хранит дураков. Кто-то определенно хранит меня в сумятице производимых мною противоречий. В вихре событий, выходящих за формат разумного. В смерче абсурдности, разметывающем смерть в пух и прах, разметывающем по углам*. Во всей этой каше кто-то определенно – антициклон.

*/По углам чего? Угловатого мирозданья? Николай Кузанский был математически настроен и однажды сказал, что Бог – это окружность, центр которой везде. А края нигде. (Наверное, он все-таки хотел сказать «круг», но поторопился; а впрочем, все равно мысль – только проекция, и плоско все в этой мысли или объемно, уже не важно). Тогда получается, что Вселенная действительно угловата: она – многоугольник с бесконечным количеством углов, вписанный в такую окружность/.

Это я к чему? Похоже, я мастер создания опасных ситуаций – от самых простых до радикальных.

Сегодня началось невинно. Я проснулась слишком поздно, и обнаружила старый утюг включенным. Не смогла вспомнить, когда втыкала «вилку» в гнездо удлинителя. До того, как накануне днем выходила из дома, или после? Почему, ложась спать, я не слышала характерных потрескиваний работающего «электронагревательного прибора»? Помешал привычный гуд включенного компьютера? Гуд в голове? Я укрылась двумя одеялами и смотрела под веками артхаусный фильм про городских шаманов, снятый сквозь пламя.

Утром утюг был горячим. Лоб уже нет.

Испугаться я не успела. Только натянуть угольные «скинни», блузку Dolce&Gabbana из лилового шелка, с черными кантами на манжетах (безусловно, Кант оценил бы мой 36 размер и охотничьи навыки – я выудила ее на кладбище сброшенных иллюзий), а потом впрыгнуть в лодочки на шпильках. Ходить я на них почти не могу – только бежать, скользить, не зависеть.

Я успела набросить кожаный плащ цвета упавшей сливы, схватить рабочую сумку с карманами. И вылететь из дома.


(вранье)

На самом деле сегодня мне снилась мама, молодая, спящая в нашей прежней «хрущебной» квартире на широкой (и в реальности уже продавленной до впадины) тахте. Я вижу ее мечущееся лицо, которое никак не может проснуться. Почему-то ни отца, ни сестры с нами нет. Сама я очнулась то ли от странного грохота в кухне, то ли от запаха; да, в этом сне даже были запахи. Это был уже не чад сгорающей органики – это был звук стрельбы и кислый запах плавки, изменения дна кастрюли, в которой мама с вечера поставила варить картошку в мундире, чтобы сделать оливье.

Как символ сытой устойчивости салат оливье всегда вызывал у меня сопротивление; с самого начала, едва обнаружилось его существование, я поняла, что в нашем движущемся мире он невозможен, он нелеп; что эти приготовления, эта основательность – ложь; что, кажется, сама идея такого блюда – тупиковая ветка, вроде аппендикса, уводящая от какого-то смысла – чего? Салат оливье – это символ (неспешности, Нового года, довольства, статики…) Тогда я еще не знала, что, вступая в битву с символами, я сама рискую перейти в символический план со всеми своими потрохами.


(пытка зеленым горошком)

Вот чего никогда не забыть.

Группка астеничных девочек ежедневно томится в ожидании мам над тарелками с обледенелыми свекольными запеканками; над горками шариков цвета хаки. Кратковременное оживление вызывают обещания нянечки наложить это всем за шиворот. Радостно-невнятные крики розовощеких товарищей за окнами, гуляющих в сумерках на специально отведенном участке, звучат как радиореклама условной свободы. Бесконечность полдника. Страшные истории шепотом. Бесконечность подлинника.

Добро пожаловать в клуб будущих балерин, писателей, нонконформистов и самоубийц.


(сон/дым)

А в сегодняшнем сне все было так: на кухне то ли сумерки, то ли дымовая завеса, и мама – то ли мама, то ли я; маленькая я, стоящая над ней, перед этим (или одновременно с этим?) несколько раз пыталась прорваться на кухню и выключить конфорку, и, наконец, ей («мне») это удалось, но там уже полыхнуло. А мама-я не просыпается, она слишком устала на своей непонятной работе; ребенок-я до того придавлен своим мужеством, что не может оценить масштаб катастрофы. И все это слишком хорошо снято. И когда мама наконец просыпается, дочь, дрожа, говорит ей: «Не ходи туда».

Я видела все это глазами оператора, со стороны.

Проснулась со стиснутыми кулаками. До сих пор ноют суставы больших пальцев, втянутых внутрь, а сами пальцы до конца не распрямляются.

Уровень 2

(трехпадежный язык)

В моем языке нет падежа скота. В моем языке нет обвинительного падежа.

Это трехпадежный язык: имеет смысл говорить о бежательном падеже (бежать и упасть), лежательном падеже (упасть и лежать) и – о наиболее древнем и эффективном звательном падеже (упасть и звать на помощь). В первом случае можно проверить себя вопросом «куда?», во втором – «где?», а в третьем – «кого?». Но лучше не задавать никаких вопросов.

Я почти всегда бегу или лежу. Зову на помощь я только в самых исключительных случаях. Мне говорили: в младенчестве я не пошла, я сразу побежала. Иногда этот бег входит в противоречие с капитальным ступором. И тогда возникает ходьба – напряженная, механистичная, роботообразная. Впервые она вылупилась лет в одиннадцать – спасибо случайному эксгибиционисту. Было еще нападение с пистолетом в метро, но в переполненном вагоне некуда было идти.


С этой книгой читают
Эта книга – о прекрасном и жестоком фантоме города, которого уже нет. Как и времени, описанного в ней. Пришла пора осмыслить это время. Девяностые XX века – вызов для сознания каждого, когда привычные понятия расползаются, а новые едва проступают. И герои в своих странных историях всегда опаздывают. Почти все они: юная «Джоконда» – аутистка, великий скульптор – обманщик и фантазер, дорогая проститутка, увлеченная высоким искусством, мачо, «клеящи
Четвёртая книга известного поэта-метафизика – попытка преодолеть границы между буквальным и «большим» временем, природой и культурой, оптикой и судьбой, деревом и человеком. Автор стремится к промежуточному, чудесному, невозможному. И, даже если мы полагаем, что такие безумные попытки заведомо обречены, книга «цепляет», задевает нас. Убеждает её звук, галлюциногенная яркость образов, необычные ракурсы, превращения существ и предметов. Тонкость её
Человек расстёгивает тело – этот бежевый скафандр, – переступает через смятые складки и выходит на улицу. Отпирает дверцу в прозрачной груди – и оттуда вылетают образы, неожиданные, как во сне. Яркие, как в синема. Они движутся прямо на нас. Срабатывает эффект «Приближения поезда» братьев Люмьер, но мы хотим испытать это – и не уклоняемся. Мы хотим видеть, слышать, осязать дикое нашествие смыслов и существ. Мир становится отчётливей. Срабатывают
Что, если допустить, что голуби читают обрывки наших газет у метро и книги на свалке? Что развитым сознанием обладают не только люди, но и собаки, деревья, безымянные пальцы? Тромбоциты? Кирпичи, занавески? Корка хлеба в дырявом кармане заключенного? Платформа станции, на которой собираются живые и мертвые? Если все существа и объекты в этом мире наблюдают за нами, осваивают наш язык, понимают нас (а мы их, разумеется, нет) и говорят?Не верите? В
Сенсационный роман Инги Кузнецовой написан от лица главного героя всех новостных лент мира. И это… мыслящий вирус, тоскующий по людям. Сюжет учитывает и официальные, и конспирологические гипотезы распространения SARS-CoV-2. Герой попадает сначала в тела животных, над которыми ведут эксперименты, а затем – в организмы Гигов, позволяя читателю видеть человеческую изнанку совершенно не так, как ее преподносит нам анатомия или психология. Стремящийся
Что мы знаем о душевно больных людях?Лишь то, что они сошли с ума и теперь им не место в обществе среди нормальных людей.А знал ли ты, что все мы по-своему психи?И этого ты тоже не знал, грустно. Я расскажу историю, в которой чуть сама не запуталась…
Что может объединить античного философа и китайского идола? Прогулка по старинной улице Москвы. В компании властителей дум и вершителей судеб из разных эпох, представивших парад типов личности по системе А. Е. Личко. Которые помогут познакомиться с заболеванием молодых «Рассеянный Склероз» и показать, как оно ведет к положению безнадежного лежачего инвалида. Вопрос «Смириться или оказать сопротивление?». Как устранить причину заболевания и исполн
Этот рассказ был написан в том возрасте, когда я ещё не успел осознать, что розовые очки разбиваются стёклами во внутрь. Тем не менее, вернувшись к нему спустя годы, мне удалось в полной мере прочувствовать то, о чем раньше едва ли догадывался. Прежде всего, это история о Любви, точнее об извечном поиске любви в современном мире. Возможно, вы не найдете в ней желанных ответов, но вы точно найдете частичку себя в моей удивительной истории.
В книгу вошли:«Три пересечения с Писателем» – блестящая новелла о трех встречах автора со всемирно известным писателем Ч. Айтматовым, рассказ вошел в шорт-лист «Open Eurasian Book forum&Literture Festival 2018».«Районовские» – это увлекательное погружение в мир жизнеописания автора, выросшего, как он сам повествует, из уличной шпаны. Во второй главе автор иронически передает ностальгию по своему романтическому прошлому.Рассказ «Дисгармония» –
Михаил Ефимович Литвак – известный психолог, психотерапевт международного реестра, член-корреспондент Российской академии естественных наук, кандидат медицинских наук. Владимир Леви однажды назвал Литвака своим самым лучшим коллегой в России. Михаил Литвак – автор бестселлеров «Принцип сперматозоида», «Психологическое айкидо» и многих других. Книги Михаила Литвака переведены на основные мировые языки. Суммарный тираж превысил 15 000 000 экземпляр
Говорят, на севере России есть лес, куда никогда не заходят люди. Большую его часть занимает топкое болото – один неверный шаг, и нет тебе спасения. Разные слухи о том болоте ходят, но из уст в уста веками передается только один: если бросить в чавкающую грязь младенца, которому еще не исполнилось трех лет, то поглотит его топь, но в течение трех дней он может возвратиться, только вот человеком больше не будет, а станет полубогом.«Болото» – очень
Во время Холокоста двадцать пять молодых заключенных концентрационного лагеря Освенцим были отобраны для создания и пошива модной одежды. В основном это были еврейские девушки. Они надеялись, что эта работа спасет их от газовых камер.Девушки работали в «элитной» мастерской на базе лагеря под названием «Верхнее ателье», основанной Хедвигой Хёсс – женой коменданта лагеря, которой покровительствовали жены охранников и офицеров СС. Они производили вы
Książka jest zbiorem praktycznych ćwiczeń psychologicznych pozwalających poradzić sobie z trudnymi okresami życia. Techniki są zorganizowane w książce w taki sposób, że od czytelnika wymaga się jedynie przeczytania. W rzadkich przypadkach dokonywanie notatek bezpośrednio w książce. Gdy to zrobi, na jego nieświadomym poziomie nastąpi zmiana. Harmonizacja stanu wewnętrznego i napoju zasobem – to główne zadania książki, które stawia sobie autor.