Мутит. В ушах звенит совершенно необоснованное эхо. Откуда бы ему взяться на открытом пространстве?
Заторможенным взглядом осматриваю высокий кованый забор с распахнутыми вычурными воротами из тёмного металла, дорогу позади него, виднеющуюся в зазорах между прутьями и в проходе развилку… Я, кажется, знаю это место. Это же перекрёсток на выезде из города. Или нет?
Сомнения одолевают. Большие такие сомнения — с неоновым указателем и огромнейшим зданием мотеля «Перекрестье».
Да сроду здесь никаких мотелей не было!
— Ерунда какая-то… — выдыхаю и медленно двигаюсь к высоким мраморным ступенькам.
Каждый шаг даётся с огромным трудом. Вдобавок к тошноте примешивается гадкое головокружение. Ещё и затылок с каждой секундой начинает болеть всё сильнее и сильнее.
Беру ровно шестнадцать ступеней, как сам Эверест. Не меньше. Тянусь к позолоченной ручке на массивных, двухстворчатых дверях, а они сами распахиваются.
Не тошнило бы, заорала во всё горло.
Шикарнейший, сверкающей чистотой, абсолютно пустой холл пугает до одури.
Я прикрываю рот рукой, а второй хватаюсь за ноющий затылок, как вдруг сбоку замечаю бросившуюся в мою сторону тень.
— Рады приветствовать вас в мотеле «Перекрестье».
Уши слышат, а глаза говорящего не видят.
— Я… — убираю руку ото рта и заглядываю в распахнутые двери ещё раз. Ладно, двери сами по себе открываются — тоже мне невидаль какая. Я, конечно, таких тяжёлых и огромных автоматических дверей ещё не видела, но это же совершенно не значит, что их не существует. — Кажется, мне нужна помощь. — выдыхаю, так никого и не рассмотрев внутри.
Сердце тревожно сжимается.
Смотрю на свои руки и не могу поверить, что они мои. Дрожащие, окровавленные, грязные, бледные…
— Здесь вам непременно помогут. Проходите, располагайтесь.
Наконец-то передо мной предстаёт мужчина в милой коричневой жилетке и белоснежной рубашке с коротким рукавом. На его голове какая-то дурацкая пилотка с незнакомой мне символикой. На ногах высокие сапоги на шнуровке, в которых спрятана четверть тёмных штанов. На лице застыла маска самого радушия и доброжелательности.
— Мне… — делаю шаг вперёд, но мне как будто бы что-то мешает. Странные ощущения. Идти тяжело. Не натужно, вполне реально. Просто тяжело. Словно по дну водоёма. — Вы не могли бы вызвать скорую? Кажется, со мной что-то случилось…
— Примите мои соболезнования. Увы, так бывает, человеческая жизнь скоротечна. — склонив голову, мужчина театрально вздыхает. — Пройдёмте в вестибюль, пожалуйста. Хозяин скоро освободится и непременно вам поможет.
— Э-э-э-э… — теряюсь я. — У вас есть телефон?
— Разумеется. Кому желаете позвонить?
Вечер, как говорится, перестаёт быть томным.
— Скорую себе вызвать, боже! Да что с вами? Вы не видите, что я нуждаюсь в помощи? Может, у вас есть врач при… мотеле… — вхожу, и моя челюсть натурально отвисает.
Мало того что идти становится гораздо легче, так ещё и оказывается, что холл совершенно не пуст. Справа находится огромная стойка ресепшн. С настоящим аквариумом и улыбчивой женщиной. За её спиной на стене множество часов, самых разных форм и расцветок. На её худощавой фигуре также красуется коричневая жилетка и белоснежная рубашка с модным прямым воротником. Слева, практически в нескольких метрах, огромное количество диванов, кресел, столиков и самый настоящий камин. Впереди огромная лестница из красного дерева…
Глазам некуда деться. Этот мотель действительно впечатляет. Он огромный, просто огромный. Сверкающий, светлый…
Откуда он вообще здесь взялся, чёрт возьми?
— А как давно вы открылись?
Пребываю в глубочайшем шоке. Даже забываю о том, что совершенно не помню, как здесь оказалась и насколько мне паршиво.
— Мятежная душа. — кивает женщине за стойкой мой сопровождающий. — Доложи Хозяину.
Хозяину? Криминальный авторитет какой-то, что ли? Что за клички такие убогие, ещё и среди сотрудников?
В общем, ладно, это не моё дело.
— Вы мне телефон обещали. — пытаюсь перетянуть внимание мужчины на себя и встаю перед ним.
У него оказываются очень красивые голубые глаза. Глубоко посаженные, под густыми бровями и ресницами, они как светлые провалы чего-то нереального, так сверкают, что у меня дух захватывает.
Знаю я ещё одного голубоглазого… Тот как взглянет на меня, так сразу асфальт под ногами плавится!
Ой! Соловьёв! Собака такая! Псина помойная!!!
Да я же его с Никифоровой застукала сегодня в кабинете! Несмотря на то, что кабинет всё-таки был не моим, а свои порядки я там навела. Да такие, что эти двое на всю жизнь запомнят!
— Присядьте, пожалуйста. — выводит из воспоминаний вкрадчивый голос.
— Да не хочу я присаживаться. — протестую, прислушиваясь к внутренним ощущениям.
Поразительно, но мне вроде бы полегчало. Уже даже не тошнит.
— Что здесь у вас случилось? Опять со жнецами поцапались? — слишком громкий для моего чувствительного слуха голос будто отбивается эхом от стен.
Я медленно оборачиваюсь и застываю на месте, бесстыдно рассматривая полуобнажённого мужчину, спускающегося по лестнице.
Хорош… Ух, как хорош, чертяка! Вот если бы он ещё своё тело не портил татуировками, я бы ему тут же предложила первое, второе и дать мне погонять с его фамилией.
Что за мода пошла на эти татушки? Ладно, там ещё какие-то неприметные, с каким-то значением… А у этого что? Там волк, там абстракция какая-то, там закорючки… Страх божий!
— Хозяин. Душа. Мятежная. — мой сопровождающий перестаёт быть моим сопровождающим и несётся к лестнице на всех порах. — Без вас никак не обойтись. Она не понимает, что мертва.
Ч-чего?!
Кто мертва? Я мертва? Бред какой.
— Я вообще-то, просила вызвать скорую помощь, а не помощь всяких татуированных мужиков! А впрочем, знаете, мне уже ничего не надо. Мне полегчало, спасибо. Я пойду.
Киваю и с самым невозмутимым видом разворачиваюсь на пятках.
Вздохнуть не успеваю, как полуобнажённый мужик встаёт передо мной. Сверлит тёмными глазами, будто в мысли пробраться хочет.
Оглядываюсь. Резко, испуганно, дёрганно.
— Как… как это? — вдох застревает в глотке. Кроме работника мотеля, на лестнице никого нет. — Это что за фокусы? — сурово свожу на переносице брови и, обернувшись, угрожающе смотрю на шустрого мужика. — Ну-ка, немедленно прекратить комедию ломать!
— Она ещё и пришибленная. — самым наглым образом выдыхает мужик.
Я открываю рот, чтобы высказать ему всё, что думаю о его мнении, да так и замираю.
На мужских плечах белеет белоснежная ткань рубашки, которой, — жизнью готова поклясться, — секунду назад там не было. Смотрю, нелепо открыв рот и широко распахнув глаза, как этот фокусник одевается, пряча под идеально выглаженной тканью свой голый торс, и не могу произнести ни звука.
