Стальной язык саперной лопатки с хрустом врезался в наст, проламывая белоснежную корку. Рудаков надавил на короткую рукоять, поддел, поднял небольшой снежный куб и аккуратно переложил в сторону. Тяжело выпрямился, попытался размять ноющую поясницу. Замерзшие пальцы, укрытые тяжелыми меховыми варежками, тщетно силились промять толстый слой одежды – ватник, душегрейку и вязанный водолазный свитер. Но все равно стало легче, натруженная за день спина отозвалась волной приятного тепла.
Разлепил заиндевевшие ресницы, сощурившись, осмотрелся. Выдохнул сквозь натянутый по самые глаза махровый шарф, закрывавший почти все лицо. Сквозь торчащий острыми сосульками ворс вылетел клуб белого пара, поплыл в морозном воздухе.
Вокруг была белая пустыня, застывшая ослепительно бесцветными волнами. Хотя нет, не волнами – штормовыми валами, покатыми спинами цунами, над которыми выгнулось серое, низкое небо. И как рыбацкий баркас, застигнутый врасплох бурей посреди океана, так маленькая брезентовая палатка казалась ничтожной на фоне бескрайней снежной простыни.
Борис Рудаков, студент выпускного курса Института Геологии, прогрессивный молодой человек, комсомолец, обладатель настоящих чехословацких лыж и нескольких разрядов ГТО по туристическим дисциплинам, всегда слыл неисправимым романтиком. За мечтательный образ его любили сокурсницы, за дисциплинированность и целеустремленность уважали сокурсники и товарищи по турклубу.
И даже сейчас, после всего произошедшего, ничто не могло помешать поэтической натуре Бориса. Рифмы и строки сами лезли в голову, просились на бумагу. Но тетрадка с привязанным к обложке химическим карандашом осталась глубоко в недрах рюкзака, до встречи с ней еще предстояло подготовить лагерь к ночлегу. Стоило поспешить – небо над головой явно начинало темнеть.
Рудаков тяжело вздохнул, поправил шарф на лице и вновь взялся за лопату – из снежных кубов предстояло построить стенку-ветрорез со стороны склона. Именно оттуда ночью придет метель, если смотреть по мелким змейкам поземки, струящимся от пробитых лопатой трещин в насте. Хорошо бы время позволило закрыть еще и тыльную стенку.
Работа вновь закипела. Чтобы отвлечься от ноющей спины и усталости в членах, Борис принялся про себя декламировать Маяковского, стараясь попадать движениями в такт слогу. Вошел в ритм, пошло легче.
Он так увлекся, что не заметил, как покрытый ледовой коркой полог палатки чуть разошелся, сквозь узкую щель выглянула голова в теплом вязаном платке. Ветер тут же заиграл длиной выбившейся прядью темно-русых волос. Девушка сморщила прихваченное морозом раскрасневшееся лицо, нашла взглядом сгорбленную фигуру Рудакова.
– Борис! – звонкий голос разнесся над белой пустыней. – Эй, Борис!
Рудаков оглянулся, поднимая с глаз съехавшую шапку-ушанку. Вопросительно посмотрел на сокурсницу.
– Как у тебя дела? – спросила девушка.
Хотя лица юноши не было видно, по глазам можно понять, что он улыбнулся.
– Все хорошо, Нина, основную работу почти закончил.
– Ты ветрорез лыжами подпер?
– Конечно. Крест-накрест, как учили. Вы уже расположились?
– Да, я разложила вещи, поставила примус. Будем пить чай.
– Чай – это хорошо, – Борис обхватил себя руками и похлопал ладонями по плечам. – Я замерз ужасно.
– Да от тебя пар валит! – засмеялась девушка. – Как от паровоза!
– Вот, надо тепло экономить, – весело откликнулся Рудаков. – Как у Кеши дела?
Лицо девушки стало серьезным, совсем другим тоном она ответила:
– Не очень. Температуры нет, но его трясет как от озноба. Думаю, простыл. Я его растерла спиртом, укутала в спальник. Если к утру не станет лучше, то придется сходить с маршрута.
– Да, конечно, – согласился Борис, хотя перспектива отступить от намеченного плана, к которому столь долго готовились, совсем не радовала.
– Ладно, утро вечера мудренее. Все образуется, – попыталась успокоить друга Нина. – Вовка не вернулся?
– Нет, – Рудаков бросил взгляд вниз по склону.
В той стороне, невидимый отсюда, находился куцый пятачок ельника. Вовка Фомин, четвертый участник перехода, ушел туда более двух часов назад за дровами для костра. С учетом глубины снега и скорости передвижения, он уже должен вернуться. Может, соорудил волокушу и старался доставить к лагерю как можно больше древесины? За Вовкой водилась тяга к преувеличению собственных сил и возможностей, но он никогда не доводил ситуацию до абсурда.
– Он, наверное, решил весь ельник сюда перетащить, – улыбнулась девушка. Должно быть, ей пришла та же мысль, что и Борису. – Я сейчас вылезу и помогу тебе. А потом пойдем навстречу нашему Илье Муромцу.
– Не надо, не вылезай, – запротестовал Рудаков, чувствуя себя неловко принимая помощь от девушки. – Я сам…
Но Нина, упрямая как всегда, уже скрылась в глубине палатки, и через несколько секунд наружу появились ее ноги в валенках, штанины стеганых шаровар, длинный, подпоясанный солдатским ремнем ватник и, наконец, показалась голова в ушанке из-под которой торчали кончики платка.
Девушка на коленях выбралась на улицу. Варежки с меховыми оборками, удерживаемые продетыми сквозь рукава резинкой, болтались из стороны в сторону, пока Нина застегивала полог на короткие палочки-пуговицы.
– Ах, Нина, вы чудесны! – постарался унять неловкость восхищением Борис, когда девушка оказалась рядом и принялась активно помогать, утрамбовывая снег вокруг палатки.
Работа пошла веселее.
* * *
Идея покорить безымянную высоту 904 пришла в голову Вовке Фомину после посещения лекции об экспедиции группы Путилова. Лектор со сцены Дома Культуры увлекательно рассказывал про путешествие известного академика и его верных товарищей на Пик Коммунизма, про покорение этими смелыми людьми Тянь-Шанского хребта, про героическую гибель Путилова во льдах Северного Полюса.
Они впятером – Вовка Фомин, Нина Орлова, Кеша Оболенский, Семен Лобачев и Борис Рудаков, молодые туристы из клуба «Буревестник», раскрыв рты, слушали историю о настоящих первооткрывателях.
Будучи самыми старшими в клубе, они заслуженно пользовались уважением у более молодых туристов. Еще бы – инструктор Махлюков, руководитель «Буревестника», знал каждого из этой пятерки по имени, ставил их начинающим в пример, назначал судьями на соревнованиях. Их портреты висели на доске почета во Дворце Пионеров, достижениями и результатами гордился весь курс Института.
Но сами товарищи, как и подобает настоящим комсомольцам, со здоровым скептицизмом относились к собственному успеху. Да, конечно, на фоне любительского туризма они, участники всевозможных слетов, сплавов и походов, выглядели значимо. Но вот по сравнению с настоящими профессионалами своего дела, с геологами-разведчиками, с полярниками, с известными исследователями неведомых земель, питомцы туристического клуба «Буревестник» были как подмастерье против мастера. Поэтому хотелось новых свершений. Хотелось новых высот, новых горизонтов.
