Период второй
Семилетка
.
Серия: Как всё было, почему так стало и что грядёт
Иллюстрация для обложки позаимствована из сайта Pixabay
В школу я пошел, зная все буквы, и даже умел складывать по слогам несколько простых слов. Научился зимой. Той зимой стояли сильные морозы, печки топились круглые сутки, и в Маруськиной хате загорелась сажа в трубе и дымоходах. Загорелась утром. Люди с водой и ведрами сбежались быстро. Да и снега было столько, что с сугроба без лестниц мужики на крышу хаты забирались. Сажу успели затушить сразу, даже крыша соломенная не успела загореться. А дымоходы обвалились, и топить им в хате стало невозможно.
Нам, по-соседски, пришлось забирать их в нашу хату. Жили они у нас долго-долго – пока не потеплело, и им не отремонтировали дымоходы да печку. Поселили их в кивнате. От их одежды, от постелей, и даже от волос на голове пахло очень противно. Мне наши объяснили, что это запах сгоревшей сажи, и что напоминать погорельцам об этом не красиво. Что мне должно быть стыдно за то, что морщусь каждый раз, как учую эту вонь. Тетя Санька совсем почти к нам не приходила. Она работала на овчарне. Зимой у овец окот, нужно присматривать за ними, и ягнят забирать, чтобы не затоптали, днем и ночью приходится. Вот она и жила на работе всё это время. А тетя Поля следила за тем, чтобы девки после школы не расхаживали по всей хате, не мешали хозяевам, и не выпускала их из кивнаты. Лидка не хотела сидеть сиднем и от скуки стала меня обучать буквам и цифрам.
Из картонок она нарезала квадратиков и, слюнявя химический карандаш, нарисовала несколько простых и заглавных печатных букв. Мне она пояснила, что буквы бывают ещё и прописные, но прописные нужно учить и писать в школе. Что букв много, но для начала нужно выучить только несколько печатных. Мне сначала очень нравилось учиться грамоте, но быстро надоело. Буквы были похожи одна на другую, не запоминались, а у некоторых заглавные ещё и отличались от маленьких. Маруська старалась мне подсказывать, но Лидка ругалась на неё и била по губам.
Каждый день Лидка приставала ко мне с этими буквами, и мне уже совсем не хотелось их учить. К её приходу я старался отпроситься и пойти играть к кому-нибудь из друзей. Бабушка тоже за меня заступалась, говорила Лидке:
– Что ты на него наседаешь? Он же маленький ещё. Я вон целую зиму в ликбез ходила, да так и не научилась ни писать, ни читать. Так я ж уже бабой была, а ты из дитя хочешь грамотея сделать.
– Так ему ж все равно осенью в школу идти, – поясняла Лидка свое усердие, – а так он уже буквы будет знать, и мне есть, чем заняться. Вы ж не даете ничего Вам помогать.
– Учи, если нравится, помощница. А мне что ты поможешь? К плите тебя не поставишь, молодая ещё. Воду из колодца таскать и дорожки от снега чистить ты и без напоминаний успеваешь.
– Так это я не роди помощи, а для себя стараюсь, чтобы вырваться из-под ворчания теткиного. Если что есть серьезное сделать, так Вы заставляйте, я только рада буду.
С той поры бабушка и вправду стала загружать Лидку домашней работой. То гной в сарае заставит штабелевать, то коноплю мять на мялке. Каждый день находила ей занятие. Тетя Поля всегда радовалась тому, что Лидка помогает нашим. Сама она из-за рук своих ревматизменных ничего делать не могла. А мама и дедушка сердились на бабушку за это. Я даже слышал, как они ругались с ней.
– Мы ж их на постой взяли, а ты Лидку совсем в батрачку превратила, – сердито говорил дедушка бабушке, – так батрачили раньше за еду или за деньги. А эти ж и картошку свою чуть не каждый день несут, и крупу приносили. Чего ты насела на неё?
– И правда, неудобно, мам, получается, – поддерживала дедушку мама, – подумают, что мы за квартиру с погорельцев работой плату берем.
– Вот насели, – сердилась бабушка, – сама Лидка работать рвется. Её Полька достала уже. Из кивнаты – ни ногой. А Лидка – девка моторная. Дома она и то не часто в хате засиживалась. Управится у их трех куриц и в Вербы по дрова или по подругам. А теперь тетка строго следит, чтобы девка не шастала никуда, чтобы нам не мешать. Вот та и страдает. И ходит за мной, работы просит.
– Ну, дала б ей веник, доливку подмести, – смирился дедушка.
– В хате у нас никогда не бывает не подметено. Что ни делаю, сразу веником за собой да и за вами успеваю. А что по домашним делам важней я наверно не хуже вас, а получше разбираюсь.
– А люди что подумают? – опять спросила мама, обычно не мешающаяся в разговоры старших.
– Так ты что, решила мать родную пристыдить? – в сердцах спросила бабушка.
– Что Вы, мам, простите меня за ради Бога, если так подумали. Я просто переживаю, чтобы люди про нас плохо не стали говорить.
– С ней спорить, нужно сначала редьки ведро съесть. И мне отбрила и на тебя насела, а с самой как с гуся вода, – продолжал возмущаться дедушка.
– Хорошо! Завтра Лидка будет приставать по поводу работы, я её или к Ксении в контору пошлю или к тебе на стройку. Может, что полегче найдете ей от скуки развлечься.
Я теперь все время следил за Лидкой после школы. Она хоть к бабушке больше не приставала по поводу работы, но та каждый день, кроме воскресений, находила ей занятие. Но Лидка, мне кажется, работала с удовольствием. А тетя Поля хвалила каждый раз Лидку и бабушку благодарила за то, что она занимала племянницу делом, и та не просилась по гостям.
Но вечерами она все равно продолжала заниматься со мной буквами и счетом. Счет я освоил быстро. Считал сначала только до десяти. Потом, когда научился считать обратно от десяти до одного, быстро запомнил и другие числа. Правда, считать мог только по порядку. Маруська пробовала меня научить считать через одну цифру. Но у меня не получалось. А потом я научился обманывать её. Одну цифру называл громко, следующую потихоньку, чуть слышно, а следующую опять громко. Получалось как через одну. Даже Лидка не догадывалась про мою хитрость, удивлялась моим способностям и хвалила очень.
Буквы давались хуже. Зато когда стали получаться слова «мама», «Рома», «рама», «мала», «мыло» – появился интерес и к буквам. Бабушка почему-то не слишком радовалась моим успехам, а мама и особенно дедушка, хвалили, удивлялись, каким способным я оказался, и благодарили Лидку за её усердие.
Софью Ильиничну взяли на вокзале. С началом войны ужесточились требования властей к дисциплине населения. Постоянные претензии по недостаточному проявлению бдительности буквально к каждому работнику – от уборщицы до директора – увеличивали напряженность и порождали чувства недоверия и настороженности.
