Этот американский профессор покорил всех и сразу. И не только, вернее, не столько многочисленными подношениями всем без исключения сотрудникам музея, сколько добрым нравом, искромётным юмором и свежестью мышления, несмотря на свой, далеко не юный, возраст. А было ему полных шестьдесят пять. И хоть носил он выбеленную сединой, как и его волосы, аккуратно подстриженную бородку, выглядел значительно моложе своих лет – не больше чем на сорок восемь-пятьдесят, напоминая своей добродушной улыбкой с хитринкой Санта Клауса. Ко всему, иностранец прекрасно говорил по-русски
Музейщики боготворили его, называя и в шутку и всерьёз своим благодетелем, но чаще всего из их уст звучало: «Он такой душка…»
«Музейные» дамы от самых юных до почтеннейших, все поголовно, были влюблены в профессора этнографии из американского штата Орегон.
Сотрудники краеведческого музея с удовольствием пили за здоровье своего мецената чай «Твинз», запакованный в жестяные баночки различных цветов, привозимый американцем в музей целыми коробками. Благодаря Роберту Причардсу (так звали профессора) краеведы впервые вкусили вино «Молоко любимой женщины», помещённое в бутылки необычного – синего цвета, отведали конфеты «Моцарт» с изображением композитора на золотистом фантике. А личного водителя этнограф заполучил в своё полнейшее распоряжение, проголосовав на дороге пачкой сигарет «Мальборо».
Все, от мала до велика, едва ли не молились на иностранца, искренне радуясь его успехам. Вообще, в те, девяностые, годы абсолютное большинство населения Советского Союза преклонялось перед Западом, зачастую принижая собственные достижения. Многолетняя изоляция привела к убеждению, что за границей не может родиться ничего дурного, сколько б ни показывали в новостях протестных демонстраций или реакционных действий западных стран по отношению к другим, менее развитым, государствам. Народ Союза Советов верить в эту чушь не желал, потому что выезжавшие за бугор соотечественники рассказывали такие чудеса про иной мир, что своя, в общем-то, вполне предсказуемая и недорогая жизнь казалась полной нищетой во всех ее проявлениях. И не только достижения легкопрома заграничных стран привлекали советских людей. (Олицетворением этих достижений для многих наших людей в то время были жвачки и джинсы). Западные свободы и демократия привлекали всех тех, кто жаждал открыто выражать свои мысли и путешествовать по миру без каких-либо препон.
В отличие от российских коллег американский профессор оказался невероятно богатым человеком. По его рассказам почти во всех столицах Европы и мира у него имелось собственное жильё, где он периодически останавливался ради своей научной деятельности. В Орегоне же, если верить рассказам иностранца, у него располагался дом аж на четырнадцать комнат, что в американских реалиях означало четырнадцать спален. Сколько всего там насчитывалось помещений, можно было только догадываться. Хозяин дома шутил, будто всё время забывает, что у него в какой комнате находится. Уборкой «хауса», даже в его отсутствие, занималась нанятая для этой цели молодая китаянка.
Имелась у этнографа квартира и в Москве. И можно было ничуть не сомневаться, что во всех городах, где профессору приходилось останавливаться, женщины не оставляли его без внимания. Однако любовь свою Роберт Причардс повстречал на Урале, куда впервые приехал, чтобы познакомиться с местными старообрядцами. Губернская столица, где отыскал свое счастье американец, лишь незадолго была открыта для посещения иностранцев, поэтому встреча двоих людей оказалась самым настоящим счастливым случаем.
Для сопровождения чужестранца к староверам снарядили весьма представительную экспедицию – первые лица центрального краеведческого музея, преподаватели ВУЗов, руководители всех рангов, переводчик со стажем и ещё какие-то молодые люди – красивые, общительные, интересующиеся всем и всеми. Эти люди помогали экспедиции больше в технической части. Позднее музейщики к удивлению своему осознали, что о себе за всю поездку молодые мужчины никому ничего так и не поведали, поэтому все дружно решили, что то были добрые друзья общительного «Душки».
На дворе стоял январь. На улице звенел «похрустывающий» мороз, а местность, куда направлялось почтенное собрание, находилась севернее областного центра, соответственно климат там был ещё более суровым, а температуры ожидались более низкими и могли достигать сорока градусов минус по Цельсию.
Дабы не заморозить иностранца, снабдили его кто чем мог – кто-то одолжил меховую шапку и шерстяные варежки, другие раздобыли тулуп и валенки. Однако, увидев впервые в своей жизни обувь ручной работы из овечьей шерсти, американец наотрез отказался надевать их. «Я в носках на улицу не пойду», – упёрся он. Но поддавшись, в конце концов, на уговоры, отходив по морозу целый день и ничуть не замёрзнув, он определил им почётное место на большом обеденном столе. Американец обнимал валенки, приговаривая: «Любимые мои, хорошие мои, как здорово вы меня согрели».
Поменял профессор отношение и к другому предмету гардероба российского сельчанина, когда пожелал помочь с дровами хозяину дома, в котором остановились на постой. В огромном, тяжелом белом овечьем тулупе он лишь намучил себя и дрова. Видя тщетность его усилий, хозяин выдал американцу почти новенький ватник, в котором управляться с дровяным делом стало куда как проще.
В общем и целом экспедиция прошла успешно. «Экспедиционный корпус» отметил, насколько серьезно профессор вникал в проблемы обычных людей. Он долго и настойчиво расспрашивал староверов, довольны ли они своим житьем-бытьем. Рассказал о благополучной жизни старообрядцев в его родном штате. И был заметно обескуражен, что, несмотря на довольно скромное существование, люди не сетовали на власть, а готовы были стоически переносить все бытовые тяготы в отличие от их либеральных сограждан, проживавших в городе в несравнимо лучших условиях.
В том разговоре, возможно, впервые прозвучало сочетание слов «Уральская республика». Пусть в шутку, но именно американец «заложил» эту идею в головы местной интеллигенции. Мнения присутствовавших разошлись тогда: кто-то готов был немедленно броситься на баррикады, чтобы бороться за отделение от Союза, кто-то посчитал, что в большом государстве выжить все-таки легче, другие же сомневались. Роберту даже пришлось успокаивать не на шутку разошедшееся собрание. Так и не придя к консенсусу, спорщики решили в присутствии иностранца более страстей не нагнетать, тем паче, что их путешествие подходило к концу. На прощание этнограф пообещал уральским старообрядцам привезти к ним последователей старой церкви из своего родного Орегона. И уже через год своё обещание выполнил.
