– Валя… Валентина…
Ночь превратила комнату в сплетение теней, слепила из них мерзкое маленькое существо – страх. Он копошится в душе, прогрызает все новые ходы, цепляется острыми коготками за остатки логики, раздирает их в кровь.
– Ты знаешь, что я здесь…
Это все твои фантазии. Успокойся и спи… Но по дому бродят странные шорохи, а на потолке – полосы лунного света. Надо бы задернуть шторы, иначе не уснуть. А для этого придется пройти по всей комнате, и тени будут прикасаться к обнаженным рукам, ласкать распущенные волосы, жечь невыносимым искушением: оглянись, оглянись, ОГЛЯНИСЬ! Главное – не поддаваться, не слушать и твердить себе шаг за шагом: «Там никого нет. Никого нет. Нет! Нет!!!» – но полусонное бормотание сорвется в крик, когда темнота все равно настигнет тебя у края лунной бездны за окном – и опалит шею горячим дыханием, знакомым шепотом…
Что за бред! Что за вздор! Не трусь, ну, давай же! Всего-то – рывком откинуть одеяло, и мягкий ворс тапочек ласково, по-домашнему защекочет ступни.
Всего-то семь шагов. Всего семь. И не оборачивайся, там никого нет.
Просто иди вперед, тихо-тихо, тихо-тихонечко, чтобы тебя никто не услышал, ни одна из теней вокруг. Уже близко. Шаг, еще шаг. За окном в клочьях фиолетовых облаков – мученический лик луны. Ни о чем не думай, пусть рука сама ляжет на прохладную ткань занавески и потянет чуть-чуть – совсем неслышно… Почти неслышно…
Тени пробуждаются от малейшего шороха, ты знаешь, знаешь это слишком хорошо.
Кольца скользят по карнизу с легким шелестом, но для тебя этот звук – оглушительный скрежет, условный знак. Страх уже наточил посеребренные луной коготки и готов с новой силой впиться в изъеденную, беззащитную душу, легко разметать ошметки здравого смысла, и потащить добычу куда-то вниз, вниз, вниз, сдавливая бешеное сердце, точно перезрелый плод. Достаточно лишь сигнала, хриплого шепота за левым плечом:
– Ва-аля…
Это просто скрип половиц. Хотя… Почему они скрипят? Ведь в комнате больше никого нет?!
Или?
Тишина застыла, словно вязкое желе. Там, за спиной, кто-то ждет. Кто-то едва сдерживает трепет дыхания, предвкушая сладостный миг твоего ужаса и падения. Несколько долгих, бесконечных секунд – и разум устанет противиться; взрыв изнутри превратит защитную скорлупку сознания в лунный прах, серебристый пепел, и дуновение шепота сметет его с обнаженной отныне души – завоеванной, покоренной, сломленной. Обернись, оглянись, это неизбежно, мгновением раньше, мгновением позже. Обернись, оглянись, медленно-медленно, все еще продолжая себя уговаривать: бояться нечего, абсолютно нечего.
Капли времени на исходе, самая последняя из них повисла над морем тьмы вокруг тебя, и ты уже начала поворачиваться…
И сама не понимая, как, почему, на крыльях ужаса ты метнулась через всю комнату к выключателю – лишь бы успеть, – и вспыхнул свет.
Никого. Спит весь дом, спят соседи, тихо посапывая во сне. Мир и спокойствие. Только молекулы темноты стучатся в окно, напоминая, не давая забыть, что где-то в объятиях теней ждет тебя беззвучная насмешка, порождение страха:
– Я ведь еще вернусь… Жди…
– Будем надеяться, завтра погода наладится, – бодро заявила Рыжик, медленно выруливая с шоссе на ухабистую проселочную дорогу. – Во всяком случае, синоптики обещают…
Дашенька только хмыкнула в ответ с соседнего сиденья, и Рыжик не стала продолжать, поскольку втайне разделяла скептицизм младшей сестренки.
Что говорить, погода была совсем не июньская. Вчера тусклое, заспанное солнце хоть временами показывалось из серой пелены облаков, а сегодня утром обнаружилось, что контуры соседних многоэтажек полусмазаны туманом. Дашенька, еще в ночной рубашке, только-только разбуженная, удивленно сказала: «Ха-ха!» – когда Рыжик отдернула занавески. Ее коротенькое восклицание довольно точно обрисовало ситуацию: вот тебе и на, в такой-то день – ехать на дачу?!
Но собранные вещи уже покоились в бесформенных спортивных сумках, а Рыжик так настроилась на перемену обстановки, что во время скучного завтрака, ковыряя вилкой в остатках слегка подгоревшего омлета с розоватыми кружочками сосиски, Дашенька пробурчала: «Ну ладно, если хочешь – поехали». Теперь она с мрачным сарказмом вертела головой по сторонам и обозревала окрестности, баюкая на коленях рюкзачок с «личными» вещами. Пейзаж особыми изысками не отличался – заборы, кусты, яблони. Туман явно не слышал о прогнозах синоптиков и никак не желал рассеиваться, так что дома в глубине участков вырисовывались в призрачной дымке, точно бесплотные миражи. Дачники как будто вымерли.
Рыжик чувствовала себя виноватой. Перспектива провести несколько дней в пустом и холодном доме уже не казалась ей столь привлекательной. Но не возвращаться же теперь обратно. Большая часть пути осталась позади: фиолетовая «Хонда» ползла по узким улочкам дачного поселка, то и дело подскакивая на колдобинах.
Совсем иной мир – стоило только съехать с шоссе. Рыжик не включала радио, и поэтому единственными звуками на земле остались сопения и кряхтения машины, словно жизнь сохранилась только в ее чреве, а все, что снаружи, – лишь видимость, морок, не более. Сбоку чуть слышно загудел электромоторчик в правой дверце: стекло медленно поехало вниз – это Даше захотелось отведать чужого, дачного воздуха. Но в теплые внутренности машины сразу же хлынула промозглая сырость, и виновница поспешила закрыть окно. Рыжик невольно поежилась.
Что ж такое? Куда все подевались? Ни собачонок, ни малолетних хулиганов посреди дороги, ни старичков, торжественно предающих сожжению мусор возле открытых калиток. Ни-ко-го. Абсолютно. Только заборы, заборы, заборы. Только буйные заросли шиповника и акаций настороженно застыли на обочинах и без того узкой улочки.
А ведь лето на дворе, с какой-то обидой рассуждала Рыжик, пора бы вывозить семьи на дачу. Одни мы, что ли, приехали? Признавать Дашину правоту, даже про себя, как-то не хотелось, и все-таки скреблась на задворках логики упорная мыслишка: надо, надо было остаться дома. Смотреть телевизор, пить чай. Как все нормальные люди.
Правда, где-то рядом в холодном воздухе витала смутная, щекочущая нервы догадка, что если бы они с Дашей остались, ничего не изменилось бы. Не доносились бы знакомые звуки из соседних квартир – раздраженные голоса или сипение водопроводного крана. Двор не пересекали бы прохожие, и серые гаражи-ракушки напрасно ждали бы появления хозяев из жидкого, стылого тумана. Словно безлюдный мир замер, стал сценой для камерного спектакля всего лишь с двумя ролями – ее и Дашиной.
