Массивная резная дверь отворилась. В ярко освещенный зал один за другим стали входить слуги, несущие самые разнообразные блюда. Расходясь в разные стороны, они ставили на столы запеченное мясо, аппетитно зажаренные овощи, диковинные фрукты. В зале царило оживление, играла музыка и витали прекрасные ароматы пищи и свежих цветов, которые были расставлены в вазах по всему залу.
Во главе помещения на возвышенности стоял огромный стол, покрытый расшитой белой скатертью, позади которого стоял резной трон из светлого орехового дерева с подушками из голубого шелка. Центральное место пустовало. С правой стороны от главного трона сидел молодой статный мужчина с темно-русыми волосами в военном облачении, но без кольчуги, а с левой стороны сидел пожилой мужчина с проседью в волосах, одетый в кафтан из темного бардового сукна, застегнутый впереди на круглые позолоченные пуговицы.
Забуда подумал, что знает всех этих людей. Он помахал рукой статному мужчине за главным столом, с кем-то поздоровался в зале, идя по проходу, хотел что-то сказать одному из гостей, но тут кто-то неведомый схватил его за плечи и унес в совсем другой мир.
– Забуда, что с тобой? – чьи-то сильные руки трясли его, – Ты с кем там здороваешься?
Забуда, медленно отходя от прекрасного сна, начал различать в предрассветном сумраке очертания своего брата, который тряс его за плечи. Это был невысокий сухощавый мужчина с бледной тонкой кожей и немного раскосыми бесцветными глазами. Лицо его было вытянуто, и, когда он говорил, отчетливо были видны желваки. Темные, лоснящиеся засаленные волосы спускались до плеч. Ворун стоял, склонившись над ним, все еще держа его. Руки у брата были холодными, а узловатые пальцы с длинными нестрижеными ногтями, скорее похожие на птичьи лапы, крепко впились в плечи Забуды.
– Я видел сон. Тот, который приснился мне вчера. Я снова был в том прекрасном зале, – еще хриплым после неожиданного пробуждения голосом стал рассказывать Забуда, – у меня такое ощущение, что я действительно там был, что я знаю этих людей, знаю их имена, но сколько не старался, все никак не могу вспомнить.
Забуда в полной растерянности сел на своей жесткой узкой постели, приглаживая рукой растрепанные русые волосы. Это был юноша 23 лет с голубыми глазами. У него была, как и у брата, бледная кожа с небольшими кровоточащими язвами от постоянного недоедания и недостатка солнца. Забуда был одет в полинялую рубаху, которую он носил и днем, и ночью, а его старые портки стали неизвестного цвета, много раз зашитые, с несколькими заплатами. Но, несмотря на все убожество своего внешнего вида и тяжелый труд, он всем запоминался своей статью, ясным взглядом и изящными чертами лица, несмотря на впалые щеки и потрескавшиеся от частого пребывания на ветру губы.
Немного помолчав, Ворун добавил:
– Ага, значит ты у нас снова побывал на приеме во дворце? Забуда, мы обычные крестьяне, так было уже много поколений до нас, откуда ты там можешь кого-то знать?
Брат встал и начал одеваться. Начинался новый день, и у них было много работы в поле.
– Я не знаю, просто уверен, что все, что я видел во сне, знакомо мне, – неуверенным голосом пояснил Забуда.
– Да, а тебе знакомо, что наши родители всю жизнь работали от зари и до самой ночи, чтобы прокормить нас, а ты себе неизвестно, что придумываешь, – продолжал ворчливо брат, который, сколько себя помнил юноша, высмеивал все, что он говорил.
Забуда ничего не ответил, но вздохнул украдкой. Он не стал говорить Воруну, что иногда ему кажется, что те люди, которых он видит во сне, более родные ему, чем родители, о которых постоянно говорил брат. Он совсем не помнил их. Ворун, который был старше его на двенадцать лет, говорил, что они умерли, когда малышу было шесть лет, после чего он взял на себя заботу о младшем брате, но Забуда ничего не помнил о том времени.
В маленькое окошко с тусклыми стеклами стал проникать утренний свет, освещая убогую обстановку. Комнатушка была маленькой, братья спали на лавках, бросив на доски жидкие, давно промятые матрасы. Рядом с лавками стоял небольшой шатающийся стол, а посередине комнаты находилась печка с почерневшими от копоти стенками. Возле двери стоял таз и кувшин для умывания с отбитым краешком. А в красном углу давно обосновался паук, создав целое царство из нитей, где сгинуло уже немало мух.
Ворун разжег огонь. На разогревшуюся поверхность поставил железный котелок, где стал варить похлебку из давно высохших рожков. Она получилась жидкой и безвкусной, но у них не было достаточно овощей и круп, чтобы сварить нормальную еду. Не проронив больше ни слова, братья быстро позавтракали и стали собираться, чтобы идти работать в поле.
Хижина Воруна и Забуды была одной из многих убогих построек деревни Вакора, которая стояла на самой границы Бесплодного Края и Темного Леса. Казалось, раскрашивая ее, были использованы только серый и коричневый цвета. Ничто не выделялось на этом мрачном фоне. Земля, которую они обрабатывали, была под стать всему остальному – глиняная, каменистая, почти бесплодная, требующая неимоверных усилий при обработке. Урожай, который им удавалось получить, с трудом позволял прокормить себя. А все, что им удавалось заработать, тут же забирали солдаты Буслая, наместника Мрачных Земель.
В их деревне считалось большой роскошью иметь несколько куриц или козу, и только деревенский староста держал у себя несколько коров. Иногда Забуде жизнь казалась слишком мрачной, чтобы быть правдой, а после его чудесных снов – невыносимой.
Весь день братья трудились в поле. Необходимо было подготовить почву к посеву. Каждый год они убирали камни из земли, но иногда Забуде казалось, что земля снова и снова их рождала. От тяжелой работы болела спина, а руки, казалось, наливались свинцом. К вечеру в глазах рябило, голова кружилась от напряжения. Несмотря на то, что солнца не было видно, воздух был теплым, влажным и тяжелым. Воздуха, который удавалось вдохнуть, не хватало, и дыхание постоянно было поверхностным.
После работы Ворун пошел в другой конец деревни, чтобы уговорить деревенского старосту отсрочить выплату оброка, а Забуда медленно побрел домой. С полей возвращались усталые крестьяне, у всех были мрачные лица. После тяжелого трудового дня предстояло краткое забытье во сне, а с наступлением утра снова придется работать на полях и огородах. Труд не являлся радостью для этих людей и не давал им удовлетворения.
Кое-где на улицах деревни собирались небольшими группами люди, обсуждали новости, жаловались на жизнь и погоду. Иногда пробегали дети, но и они, казалось, были лишены той непосредственности и беззаботности, которая присуща их возрасту. С каждым годом в деревни рождалось все меньше и меньше детей, и никто не мог сказать почему.
