Глава первая. Завещания землепроходцев и старых вояжеров
…мысль о вечном заключении ужасала меня в тысячу раз больше, чем самая смерть.
Василий Головнин. Записки
Капитан Невельской сложил листы, исписанные славянской вязью, и, склонив голову, некоторое время смотрел исподлобья с таким видом, словно что-то глотал.
Потом голова его быстро поднялась и лицо приняло властное, повелевающее выражение, словно в этой комнате, заваленной бумагами и книгами, были какие-то люди, с которыми он спорил и зорко, со сдерживаемой неприязнью смотрел на них сквозь тяжелые, почти слепые стены полуподвала. Но в комнате никого не было.
«Кто знает все это? Кому и какое дело до этого? Страшна наша история! И не собрана, не записана как следует, никто не знает многих ее истин, которые дали бы свет новым поколениям. Историки, может быть, дойдут еще… Но когда? Дело не ждет…»
Капитан встал и, схватившись за голову, словно в приступе боли, повел рукой по лбу, как бы желая прийти в себя, и опять припал на локти, читал, теперь уже стоя, потом подвинул стул, встал на сиденье коленом, словно заполз на стол, растянувшись над древней развернутой картой. И долго опять читал, внимательно сверяя писанную славянской вязью старинную рукопись с чертежом, где север был внизу, а юг наверху. Как шли из Якутска, с севера на юг, лицом на солнце, так и чертили наши картографы.
За стенами не слышно ни шагов, ни звука голоса, ни стука. В глухой тишине, при ярком свете свечей можно работать бесконечно. Подсвечники и бра на стенах, на которые поднимались глаза, напомнили бы о роскошестве этого дома, построенного великим Росси… если бы не мысли, далеко уводящие от роскоши и от великих творений…
Андрюшкина, Игнашина, Монастырщина, Покровская, Озерная. Это названия деревень. Не крепости, не остроги, а деревни с землепашцами! Вот доклады, записки, описи… Вот – кучи бумаг!
Схватить и подняться на верхний этаж, кинуть на стол нашему канцлеру и министру иностранных дел! Ваше сиятельство! Там была Россия! Там были земли запаханы. Господа, наши предки не были грабителями, какими вы желаете представить их в подражание Пизарро!
Капитан мысленно говорил с разными людьми. «Да, были несогласия, были преступления, дезертиры и сброд… Объясачивались народцы, по тогдашнему обычаю. Но разве в этом суть? Суть – это московские приказные бюрократы, что помощи туда не дали вовремя. А были города: на Тугуре, и еще напротив устья Амгуни, и еще выше Ачанский – вблизи устья Уссури, еще на Кумаре и на устье Зеи, наконец – Албазин… Более десятка русских городов было на Амуре! Кто знает об этом? В семнадцатом веке, ваше сиятельство! Ученые, составляющие нашу историю в подражание другим? Помилосердствуйте, окститесь! Что мы делаем? Наши дипломаты того времени, заключая договор с Китаем, первый договор в истории наших двух государств, понимали лучше, чем современные петербургские, что нельзя отказаться от того, что было пахано, полито кровью в войнах. Оставили часть земель неразграниченными и оставили потомкам свое толкование этого пункта договора о неразграниченных землях!»
«Там не только китайцев, но и маньчжуров не было! Маньчжуров привлекли мы сами своими набегами с Амура в глубь Маньчжурии за хлебом, пока по нужде не завели своего землепашества. Есть и у нас такая замашка… Одни строили заимки, привозили семьи из Якутска. А другие ходили за хлебом в набеги! Путаница? Ничего подобного! Маньчжуров не было потому, что им незачем было ходить на Амур, если у них в Маньчжурии тепло и там житница…»
А распроклятая московская приказная бюрократия не вымерла! Чем наша, петербургская спустя двести лет отличается от московской?
Печальная развязка получилась на Амуре! И все из-за тогдашних московских приказных бюрократов: дорого им было содержать Приамурье и высылать туда помощь. А не оттого, как утверждают настоящие петербургские приказные бюрократы, что будто бы не наступила еще тогда пора для нас владеть Амуром…»
Капитан разогнулся. В голове его давно жили картины далекого прошлого на Амуре.
Каждое чтение новых бумаг подогревало, поджигало его воображение. Иногда им овладевало чувство, похожее на отчаяние, сможет ли он, один человек, смертный, совершить все… Он знал: голова его горячая, а действовать надо со спокойствием – только так можно будет достигнуть цели. Круг людей, посвященных в его замыслы, расширялся. Нужна железная воля и хладнокровие. Давно ли, кажется, был он кадетом… Давно ли минуло детство?
«…Нужно судно по корме развалить, по одному футу с каждой стороны… Дядюшка говорит, что с грузами ничего не получится, грузы меня свяжут. А я все-таки совершенно изменю внутреннее расположение, чтобы груз, который назначен на Камчатку, лежал совершенно отдельно от моего груза. Тогда я экономлю время при выгрузке. Вместо балласта пусть лежат те артиллерийские орудия, которые назначены для отвоза в Петропавловский порт. Скрепить их, связать, и вот еще будет экономия места. Надо высчитать, если развалю бока, сколько всего кубических футов получится?
…Маньчжуры жили на юге, далеко от Амура, но как стали наши с Амура на них набегать, так все и началось…
Первая битва у стен Ачанского городка! Маньчжуры были разбиты и ушли к себе на несколько лет. У них дорог на Амур не было! Тогда поселенец взялся за плуг».
Мерещились полки маньчжурской конницы, подведенной под конец войн под Нерчинск, флотилия казаков с пищалями, бревенчатые стены, предательство приказных бюрократов, народное горе, уход народа с Амура в Забайкалье…
Довольно! Все одно и то же! Нет еще формального приказа о назначении, а надо действовать.
Он свернул трубкой бумаги, исписанные сегодня, сунул их во внутренний карман. Повернул ключ, отворил массивную дверь.
В соседней комнате сидел архивариус Баласогло. На стене висели две шинели. Одна морская, с погонами, другая – чиновника министерства иностранных дел.
– Где ты только все эти бумаги добываешь? – сказал капитан, надевая свою шинель и застегиваясь на все пуговицы. – Я снял копии, что мне надо.
– У дегтя стоять да в дегте не вымазаться! – ответил Баласогло саркастически. – Хочешь, я сведу тебя в тайное наше хранилище, где уничтожается вся наша история… модными нашими медведями, одетыми на французский образец?
Кто знал там, наверху, в квартире министра иностранных дел и канцлера, и во всем этом новом и роскошном доме на Мойке, который набит сытым и довольным чиновничеством всех рангов, о том, что делается и что подготавливается здесь, в одном из самых глухих и тихих уголков здания? Может быть, со временем забегают, замечутся во всех этажах, побегут с бумагами в руках, кинутся в библиотеки, в архив…
