Шёл 1919 год. Белогвардейцы вели бои по всей Алтайской губернии, они захватывали территории и устанавливали там свои порядки. Город Барнаул, сёла: Рубцово и Поспелиха – были под белогвардейцами. В занятых поселениях колчаковцы оставляли небольшие отряды, которые следили за порядком, наводя страх на местных жителей. Старожилам и переселенцам не нравились установленные Колчаком правила, по которым они могли подвергнуться мобилизации, кроме того местное население облагалось непомерными податями, разными земскими сборами, запрещалась и вырубка леса. Крестьяне расценивали это как незаконное посягательство на завоевания революции 1917 года. Недовольные переселенцы объединялись в партизанские отряды, рассчитывая, что Советская власть произведёт передел, и они получат обещанную землю.
В некоторых местах активисты поднимали восстания, но превосходящие силы белогвардейцев быстро расправлялись с ними.
Село Белоглазово особо не отличалось от других алтайских сёл. Утопающие в зелени черёмух и тополей широкие улочки, пыльные дороги да редкие, раскинувшиеся на берегу судоходной реки саманные домики. Среди них были и добротные, деревянные, с узорчатыми ставнями. В одном из таких домов, рядом с небольшой церквушкой, располагалось Церковное училище. В нём получали три класса образования подростки из деревень, бывало, в училище обучалось до тридцати подростков за курс. Кроме училища, торговой лавки и почты, гордостью села был отвесный глиняный яр, высотой метров сорок, возвышающийся над Чарышом. Он был виден отовсюду и, конечно же, украшал село своим величием. Белоглазовцы гордились яром. Но, вышло так, что яр сыграл для многих людей, оказавщихся здесь в лихие годы гражданской войны, роковую роль.
Утро выдалось хмурым. Небо затянула тонкая, как шёлк, пелена. Серость поглотила спрятавшиеся за рано пожелтевшими палисадниками дома, деревья и бурлящую за высоким тальником реку. Рассветную тишину изредка нарушал звонкоголосый петух, крик его на самой высокой ноте надрывно обрывался, и образовавшаяся тишина звенела в ушах. Сонно ворчал соседский пёс Тарзан, видно тяжёлые предчувствия одолевали. Он, глухо гавкнув, попытался завыть, но тут же свернулся клубком и тихо, жалобно заскулил. Что-то тревожило, но что?
После того, как за ними, с треском и скрежетом подпирающей доски, захлопнулась дверь, Петька поначалу даже обрадовался, подумав, что бить больше не будут… Он какое-то время лежал, боль сковывала всё тело. Снаружи слышались поросячий визг и громкий крик тётки Марьи:
– Побойтесь Бога, ироды! Чем я буду детей кормить?! Господи, за что, за что?
Тётка Марья одна воспитывала четверых ребятишек-погодок, мужик её утонул в Чарыше по весне. Полноводная река мощным течением подмыла берег, а он спьяну не рассчитал, подъехал близко к воде, вот и обрушился вместе с землёй, телегой и лошадью в ледяную воду. Унесло их быстрым течением, как ни старались мужики спасти – всё зря.
В деревне раздавались отдельные хлопки выстрелов, они как бы перекликались между собой. Белогвардейцы свирепствовали, особенно страдали семьи членов партизанских отрядов, партийных активистов.
Измученный Петька провалился в короткий, полный страшных картинок, сон. Вой Тарзана разбудил его. Петька с трудом открыл заплывшие глаза. В помещении было сумрачно, еле просматривалось небольшое оконце. Потолок нависал корявыми полусгнившими досками. Углы затянула многочисленная паутина, она поблёскивала в полосках слабого света, угрожая чем-то страшным, способным выползти из-под неё. Нестерпимая боль не отпускала, казалось, его пропустили через жернова мельницы, и Петька тихо простонал. Вспомнил, как белогвардейцы волокли их в село. И не мог понять, кто же выследил их с Ванькой?
Ведь утром всё было как всегда. Мама ему привязала хлеб к животу и пояснице полотенцем. Булки резала повдоль на две половины, чтобы незаметно было. Сверху надела косоворотку посвободнее. В котомку уложила пару яиц, краюху хлеба да фляжку с молоком, такой в деревне ни у кого нет, дед её ещё с германской привёз! Петька очень гордился этой фляжкой! Попить из неё разрешалось только самым близким друзьям, Ваньке, например. А тот уже стоял за воротами, под его рубахой также был спрятан хлеб. Они отправились помочь пастуху собирать коров в стадо. Женщины выводили своих бурёнок и подросших телят за ворота. Некоторые наказывали подпаскам громко:
