На очередной воздушной яме самовозка проскребла днищем по камням, и я окончательно открыла глаза. Заснуть не удалось ни на минуту. На нормальной планете ржавую посудину, на которой я и четверо моих попутчиков тащились от космодрома к столице, давно переплавили бы на что-нибудь полезное. Увидев ее на стоянке роверов, я поинтересовалась, способна ли она вообще сдвинуться с места. «Чего-чего, а этого у нее не отнимешь», – невозмутимо ответил диспетчер и списал с моей карты нехилую сумму за проезд.
Я выглянула в панорамный иллюминатор. Два солнца – алое и синее – окрашивали пустыню вокруг в густой фиолетовый цвет. То тут, то там песок закипал и в небо ввинчивались багровые смерчи. Небольшие, высотой с двенадцатиэтажку. Отец уверял, что они не опасны и что местные роверы справляются с ними даже при попадании в эпицентр. Ага, так я и поверила. Не самовозка, а просто милый домик Элли. Взлетим здесь и мирно приземлимся прямо на дорогу из желтого кирпича у папиного бунгало. Только моему отцу могла прийти в голову идея отпраздновать свой юбилей в этом диком месте. Экзотики ему, видите ли, не хватает. Это ему-то!
Заметив, что я бодрствую, мои спутники оживились. Сидевший в дальнем правом углу молодой рыжий землянин одарил меня белозубой улыбкой от уха до уха. Все скалится, гад. Все ему смешно. Взбесившись, я круто развернулась к пассажиру, что сидел слева. Не знаю, из какого он был созвездия, но выглядел славно: вытаращенные глаза, вытянутое туловище в форме розового огурца, вместо рук – десять отростков с присосками. Четыре отростка приветливо мне помахивали, остальные ловко очищали от кожицы незнакомый фрукт. Кожица напоминала пузырчатую пленку для упаковывания. При неосторожном нажатии пузыри лопались, наполняя самовозку ароматом ванильного мороженого.
Разделав фрукт на дольки, самую большую «огурец» с поклоном протянул мне. Сидевший прямо напротив меня землянин в строгом костюме и галстуке от своей порции отказался, и рыжий сожрал две. На четвертого моего спутника, ярко выраженного уроженца Кассиопеи, угощенье подействовало странным образом, наверно, из-за аллергии на ваниль. Сначала он надолго прилип к иллюминатору, вглядываясь в ландшафт и нервно подсчитывая что-то на калькуляторе. Потом тяжело вздохнул, свернулся трубочкой и заявил, что трястись нам еще три часа, и, чтобы время не тянулось слишком медленно, он обучит нас хоровым песням его любимой родины. После чего замахал перед нами невесть откуда взявшейся дирижерской палочкой.
Землянин в галстуке закатил глаза. Рыжий хохотнул. «Огурец» прошептал: «О, только не это». Похоже, ему были знакомы как хоровые песни кассиопейцев, так и их настойчивость в достижении цели. В самовозке воцарилось напряженное молчание.
Откашлявшись, кассиопеец стал распеваться. Мой взгляд заметался по спутникам в поисках спасения. Поймав его, «огурец» перехватил присоской палочку и сказал, что существует другой, испытанный и менее шумный способ приятного времяпрепровождения. Миллиарды лет, начиная с Большого взрыва, путники Вселенной успешно коротают время, рассказывая друг другу занимательные истории.
– Это какие же? – ядовито поинтересовался кассиопеец. – Про любовь?
– Да какая разница, – поморщился землянин в галстуке. – Все лучше, чем петь три часа подряд.
– Вы что-то имеете против наших хоровых песен? – взвился кассиопеец.
– Упаси бог. Я их обожаю. Но мои легкие, боюсь, их не выдержат. – Землянин прижал руку к груди и довольно-таки натурально покашлял.
– Просто так рассказывать истории не цивильно, – вмешался рыжий. – Драйва нет. Давайте соревноваться. Кто расскажет лучшую, получит приз. Судить будет она. – Наглец показал пальцем на меня.
– Отличная идея, – поддержал рыжего «огурец». – Только не надо тыкать в барышню пальцем. Тем более в судью.
Я отбрыкивалась как могла. Изображала дебилизм, уверяла, что ничего не смыслю в сторителлинге, обозвала рыжего придурком (давно хотелось), разве что не плевалась. Но спутники в четыре голоса убеждали, что лишь присущие моему полу утонченность и мудрость позволят избежать неправомерного судейства. К тому же я с Земли, а земляне, вроде, славятся критическим мышлением.
И я сдалась. Даже полезла в рюкзак, чтобы поискать среди подарков отцу, маме, брату, кузенам и племянникам какой-нибудь приз. «Наладонный антигравитатор пойдет?» – спросила я, глядя в глаза рыжему. Он фыркнул, видимо, понял, что ему-то приз не светит. Зато остальные пришли в восторг, будто я не детскую игрушку предлагаю, а только что сошедший с конвейера супермощный одноместный звездолет фирмы «MARS&Co».
Тянули жребий, кому начинать. Выпало землянину в галстуке. Когда он объявил название своей истории, я навострила уши.
***
Петров и зомби
Петров брел по лесу, не разбирая дороги. Как выскочил утром из приемной директора, как рванул в лес за оградой инженерного корпуса, так и шел весь день, не останавливаясь. В мыслях он все еще стоял перед открытой дверью в кабинет. Двое внутри целовались. В том, что некий директор ранним утром с удовольствием целуется со своей секретаршей, ничего необычного не было. Такое случается. Сбивающим с ног было участие в поцелуях не какой-то там неопределенной секретарши, а возлюбленной девушки Петрова Инги.
По телу страдающего инженера пробегала дрожь. Он снова и снова встречался глазами с директором, снова слышал начальственный рык «Дверь закрой!». В ушах в сто первый раз раздавались собственное жалкое «извините» и хохот Инги: «Слизняк!». Жить не хотелось.
К полуночи ноги вынесли Петрова к покосившейся избушке. Жить не хотелось по-прежнему. Но от глотка воды перед смертью он бы не отказался.
Петров провел языком по пересохшим губам и шагнул на переломанный порожек.
На стук выглянула дряхлая бабка. По виду – чистая Баба Яга. Спина горбом, нос в бородавках, на седых космах бандана с черепами. Увидев Петрова, Яга взвизгнула и потянула дверь на себя.
