Он и она – мальчик и девочка лет пятнадцати – стояли на берегу озера. За их спинами высились стены старинного монастыря, казавшиеся в эту ненастную осень особенно величественными и неприступными. Был поздний вечер, все вокруг давно погрузилось во мрак и лишь маленькие островки света едва виднелись сквозь пелену начавшегося дождя. То были деревушки, разбросанные среди дремучих лесов Русского Севера.
– Опять дождь пошел, – сказал мальчик с характерным оканьем. Он был невысок ростом, а его плотную коренастую фигуру скрывала безразмерная темно-синяя ветровка, какие выдавались учащимся профтехучилищ. – Надень. – Он снял куртку и набросил ее на плечи девочке с той немного наивной нежностью, которую никогда не сможет подделать ни один профессиональный ловелас.
– Спасибо. – Лицо девочки засияло. Она гордилась своим другом. Гордилась его смелостью, силой, умением заботиться о ней.
Он тоже гордился возлюбленной. Ее хрупкая, еще по-детски нескладная фигурка, ее белокурые волосы и бездонные глаза, являлись для него тем, что он, не задумываясь, защитил бы даже ценой собственной жизни.
Девочка прильнула к нему. Несколько минут они целовались, а затем опять молча смотрели вдаль на свой «океан мечты». И каждый из них в эти секунды думал о тех временах, когда им уже не придется встречаться тайком на лесных полянах и в заброшенных сараях, скрывая свою любовь.
– Ты знаешь, – прервал молчание мальчик, – я все-таки набил морду тому козлу.
– Зачем ты это сделал?! – Она отстранилась и с тревогой посмотрела ему в глаза. – Что с ним?
Он усмехнулся:
– Да так, жить будет…
Мальчик хотел добавить еще что-то, но его прервал мощный луч света, ударивший в спину. Они обернулись. Прямо по бездорожью со стороны города к ним приближался видавший виды милицейский «газик». Машину нещадно трясло на неровностях, местами подбрасывало и кренило то влево, то вправо. Наконец она в последний раз натужно взревела старым изношенным двигателем и остановилась. Из «газика» вышли двое мужчин. Одного из них и мальчик, и девочка знали. Это был местный участковый дядя Саша – старшина Кривошонок, за свой маленький рост, тучную комплекцию и фамилию получивший прозвище «Кривобок». Второго – молодого худощавого мужчину в штатском они видели впервые.
– Вот, значит, ты где, Перепрышкин, – пробасил Кривошонок, подойдя к мальчику и хватая его за рукав. – А мы тебя обыскались. Ну что ж, Леня, садись в машину. А ты, – он строго взглянул на девочку, – топай домой. Слышала, что вышло постановление, по которому подростков, появляющихся без сопровождения взрослых после девяти вечера, приказано забирать?..
– До завтра, – успел сказать мальчик своей возлюбленной. Участковый втолкнул его на заднее сиденье и «газик» двинулся в обратном направлении, снова трясясь и подпрыгивая на ухабах.
В этом маленьком городке все находилось рядом. И исполком, и автобусная станция, и райотдел милиции, который разместился в побеленном трехэтажном здании начала века. Леню провели в кабинет участкового на первом этаже.
– Садись на тот стул, – указал Кривошонок на стоявший в углу примитивно обставленной каморки табурет. – Итак, догадываешься, почему мы тебя взяли? То-то! Теперь с тобой не я буду разговаривать, а товарищ Рагузин – следователь райотдела! – Старшина взглянул на своего молодого спутника, предоставляя ему инициативу.
– Меня, Леонид, зовут Игорь Петрович, – сказал тот, усевшись за стол и раскрывая папку с бумагами. – Вчера к нам поступило заявление от преподавателя хореографии в вашем городском Доме Культуры товарища Зарицкого. Он утверждает, что подвергся жестокому избиению. И, что характерно, утверждает, что избил его именно ты. Что скажешь?
Леня в негодовании привстал:
– Вот сволочь! Это же он подкатывал к моей девчонке! Я его сколько раз предупреждал. Дядя Саша, вы же знаете!..
– Значит ты не отрицаешь слова Зарицкого, – бесстрастным голосом констатировал Рагузин, записывая что-то в протокол.
– Ну, в обще-то, – заметил участковый, – пацан действительно дружит с девочкой, а этот Зарицкий, как бы сказать, немножко странный. Поселился у нас, принял группу молодых девок и показывает им всякие па. Я однажды присутствовал на их занятиях. Срам какой-то. Девки одеты черти во что, а Зарицкий им еще и ноги задирать помогает. Тьфу!
– Давайте по существу, – перебил следователь. – Я возбудил уголовное дело по 112-ой статье УК РСФСР по факту нанесения легких и средних телесных повреждений и побоев. Советую вам, Перепрышкин, рассказать все, что было на самом деле. Обстоятельно и честно…
И Леня рассказал все. И о том, как его возлюбленная, обожающая балет, вынуждена была терпеть каждодневные сальности, которые ей нашептывал хореограф. И о том, как два раза он уже говорил Зарицкому, чтобы тот оставил затею переспать с его невестой. И о том, как от бесполезных уговоров он перешел к делу: встретил хореографа после занятий и влепил ему, даже не кулаком, а открытой ладонью, две увесистые оплеухи.
Давая показания, Леня интуитивно чувствовал, что следователь абсолютно равнодушен к его судьбе. Ему все равно, какая подоплека была у этой истории. Рагузина интересовали только факты. Вернее один единственный факт – имели ли место удары по лицу потерпевшего. Этот мужчина с надменным лицом просто выполнял свою работу. Ни больше, ни меньше.
«Одна надежда – на Кривобка – на дядю Сашу! Он же мужик-то неплохой», – Леня вспомнил те случаи, когда участковый катал их – мальчишек – на «газике», или вставал в ворота, когда они пинали мяч на пустыре.
По окончании допроса Леню заперли в соседней комнате, а в кабинете Рагузин и Кривошонок решали его дальнейшую судьбу.
– В принципе – дело яснее ясного. Старый потаскун клеит молодую девчонку и получает по рогам.
– Согласен. Но что будем решать с Перепрышкиным?
– Если его отпустить под подписку, все, скорее всего, обернется условным приговором.
– Снова согласен. Но если его отправить до суда в череповецкий СИЗО, то ему впаяют, как минимум, пару лет. А то и три. Товарищ Горбачев не зря же говорил об усилении борьбы с хулиганством и подростковой преступностью.
– И все же жаль парня. Я на его месте также бы поступил. Так что решаем?
– А решать нечего. Завтра этапируем в Череповец. – Дядя Саша Кривобок на мгновение задумался и добавил, – мне вся эта шпана уже осточертела. Чем меньше их тут останется – тем мне меньше работы.
