1. Глава 1
Санкт-Петербург, август 1994
Ирина шла по коридору, не сводя глаз с таблички «Реанимация». Сводчатые стены разносили по коридору стук каблуков. Удушающе пахло хлоркой. Чистая синяя хирургическая роба теснила бёдра и висела на плечах.
— Вы новенькая? — строго зыркнула дежурная сестра.
— Да, — Ирина поправила маску, — интерн Каца.
Она отыскала нужную дверь и проскользнула в палату. У окна Вадим лежал без сознания среди приборов и трубок.
— Очнись, — Ирина дала ему оплеуху.
— Вы кто? — раздался сзади мужской голос.
Ира обернулась. Доктор Кац — как значилось на бейдже — даже при Ириных ста восьмидесяти был на голову выше. Не мешкая, Ирина сунула доктору ногой в пах и захлопнула дверь. Врач заскулил и упал на колени.
— Ты куда двадцать лямов зелени слил, гад! — Ирина встряхнула Вадима.
— Иди сюда, — еле слышно прошептал он.
Ирина коршуном нависла над ним.
— Прости меня. Матвей не изменял тебе, — каждое слово давалось Вадиму с трудом.
Ирину бросило в холодный пот.
— Я зову охрану, — прохрипел врач.
— Дайте мне уйти. — Ирина вытащила из кармана стодолларовую купюру и кинула на тумбочку. — Искупление без покаяния.
Ирина спешно покинула палату и, вернув себе в ближайшем туалете вид респектабельной дамы, покинула больницу.
Смахнув с капота новой иномарки пожелтевшие листья, Ирина села за руль и потёрлась затылком о подголовник. Она прикрыла глаза, сдерживая рыдания, и вдохнула полной грудью аромат ванили и кожаной обивки салона. Может, и к лучшему, что два часа назад самолёт улетел в Нью-Йорк без нее. “Матвей не виноват”, — пульсировало в висках. Она сумеет все изменить. Дверь распахнулась, и неведомая сила выдернула Ирину, как тряпичную куклу, на улицу. Наманикюренный ноготь хрустнул и сломался под корень, когда пальцы цеплялись за руль, а рукав куртки треснул по шву.
— Добегалась, подруга?
— Алекс, я все отдам! — сердце Ирины заскакало подобно теннисному мячу.
— Уже отдала, — голубые глаза парня, державшего ее в страхе последние два месяца, прожигали насквозь. — Поехали к нотариусу, дом на нас перепишешь.
Алекс тащил Ирину за шкирку, наступал в лужи, и грязь летела на её красные замшевые сапоги.
— Дом на Матвея записан, — пролепетала Ирина, с трудом удерживая дрожащими пальцами брелок от машины.
Алекс отобрал его и кинул приятелю, подпирающему плечом здоровенный черный джип:
— Отгони в наш сервис. Ирине Сергеевне тачка больше не понадобится.
— Алекс, давай поговорим. У меня есть, что тебе предложить!
— Я люблю девочек лет на двадцать младше! Или ты дочку мне свою предложить хочешь?
— Не вздумай даже приближаться к Геле, — взвилась Ирина и, вырвавшись из его рук, ощерилась как кошка.
— Похоже, ты забыла, что условия диктую я, — ухмыльнулся Алекс и втолкнул Ирину на заднее сиденье джипа.
***
Похороны Вадима в дождливый день уходящего лета поставили жирную точку в карьере Матвея. Опустевшие счета компании грозили позором и сроком. Вадим единственный, кто мог ответить, куда исчезли деньги, пока Матвей летал в Красноярск подписывать договор о поставке алюминия. Расстрел на улице, реанимация, морг — действительность новой России. Матвей достал из ящика стола пистолет и обвёл взглядом кабинет. Как всегда, идеальный порядок. Книги в шкафу — корешок к корешку, коллекция кортиков в начищенной до блеска витрине, даже складки на шторах, казалось, были уложены по линейке. Только стеллаж для документов его компании непривычно пустовал. Аромат охваченных огнём берёзовых дров в камине смешался с острым запахом пепла догорающих бумаг.
— Ирина, прости... — Матвей приставил ствол пистолета к виску.
Яркий отблеск огня упал на фото в золочёной рамке на краю стола. Рука дрогнула, он не может уйти и не попрощаться. Матвей тяжело вздохнул и опустил пистолет. Дочь — юная, красивая, полная сил и надежд, была маяком в жизни. Но она жила балетом, и всё реже в родительском доме раздавался её звонкий смех.
Матвей провёл пальцами по ребристой поверхности рамки. Он щёлкнул дочь на камеру в день её совершеннолетия, и эта фотография стала ему дороже прочих. В то лето они последний раз ездили в отпуск вместе. Солнце пекло нещадно. После нескольких часов глубоководного плавания двигаться не хотелось. Матвей стянул гидрокостюм, окатился пресной водой из шланга и ленивым тюленем развалился возле жены на палубе. Яхта летела, легко разрезая кристально чистую бирюзовую воду. Геля забралась на нос судна, обернулась и крикнула:
— Мам, пап, я лечу!
Ловкими движениями она собрала выгоревшие волосы в пучок на затылке. Ослепительно-белая футболка приподнялась, рукава обнажили загорелые руки, огромный вырез на спине подчеркивал длинную шею, а смуглые стройные ноги казались бесконечно длинными. Улыбка! Как он любил её улыбку! С того момента, как взял младенцем на руки...
Матвей набрал номер Гели. Эхо гудков показалось ему бесконечным.
— Папа? — тревожно ответила дочь.
— Геля, дорогая, просто захотелось услышать твой голос. — Матвей бросил взгляд на часы, стрелки сошлись на двенадцати. — Не разбудил тебя?
— Нет, перечитываю «Триумфальную арку» и вряд ли усну до утра.
Затаив дыхание, Матвей вслушивался в грудной, хрипловатый голос Гели.
— Ремарк… Как продвигаются дела со свадьбой? Как Светозар?
— Нормально, — коротко бросила она и словно потеряла интерес к разговору.
— Что-то не слышу радости.
— Просто устала немного, — её голос дрогнул.
— Дело не в усталости, сама прекрасно знаешь, — вздохнул Матвей, собираясь с духом. — Прости, если сделаю больно, но молчать больше нет сил, весь год об этом думаю.
— Режь, чего уж, — тихо смирилась Геля.
Он представил, как дочь села на постели, поджав под себя ноги и опустив плечи. В такие минуты она напоминала изваяние Русалочки в Копенгагене.
— Ваши отношения похожи на шашни двух черепах за час до анабиоза. Ты должна светиться от счастья при одном воспоминании о любимом человеке, а на тебе лица нет, стоит завести речь о Светозаре. Может, он и хороший человек, но не твой. Бросай его! Любовь — это одержимость человеком. Обоюдное беспамятство от страсти. Тогда — хоть на край света. Замуж не нужно идти из чувства долга и безысходности. Тебе же еще даже не четвертак, вся жизнь впереди!
— Страсти в романах, а мы с Бракозяброй просто ещё не были близки. Может из-за этого проблемы?
— Пф! Я очень ценю твои моральные устои, но век, когда жених невесте до свадьбы лишь край подола целовал, давно канул в лету. Боюсь, первая же ваша близость лишь усугубит проблему. Когда нелюбимый человек в постели поцелует — вообще свихнёшься. Твоя мама подарила мне счастье. Я и помыслить не мог о другой женщине.
— Нет от неё вестей? Неделя прошла.
— Как в воду канула.
