Сразу поясню, что в этой книге я не претендую на открытия. Всего лишь пытаюсь обобщить известные факты, добавив то, что не известно большинству читателей. Затем придётся проанализировать доказательства вины тех лиц, которых принято называть доносчиками, а в результате – кого-то оправдать, а для других оставить в силе приговор общественности. Надеюсь, что, прочитав эту книгу, многие будут удивлены моими выводами.
Начну с определения доноса. По мнению составителей словарей, донос – это тайное сообщение представителю власти о чьих-либо действиях, которые, по мнению доносчика, подлежат немедленному осуждению. В качестве классического образца подобного доноса я бы предложил следующий текст:
«В ФСБ и Министерство культуры РФ. Довожу до Вашего сведения, что некто Владимир Алексеевич Колганов, появившийся на свет в роддоме имени Грауэрмана на Арбате и выдающий себя за литератора, распространяет сведения, порочащие честь популярного писателя и журналиста…».
Ну и так далее, в соответствии с личными привязанностями автора доноса и его литературным вкусом.
Увы, приведённое чуть выше определение доноса оставляет вне зоны нашего внимания критические статьи и даже книги, которые оскорблённая общественность нередко считала средством клеветы, сведения личных счётов и, соответственно, поводом для привлечения автора к ответственности. Поэтому я вынужден отбросить в этом определении слово «тайное», иначе многие борцы со стукачами могут оказаться в неудобном положении.
Надо признать, что с понятием доноса в нашей истории творилось что-то странное. Так, например, Ульянов-Ленин употреблял это слово в несколько ином значении – в собрании его сочинений обнаруживаем такие фразы:
«О ходе работ доносите каждые две недели».
«Докладывать каждую неделю губисполкому о результате работы и доносить по понедельникам запиской по прямому проводу на имя дежурного представителя Наркомпрода».
«О принятых мерах и достигнутых результатах Реввоенсоветам фронтов доносить еженедельно по понедельникам НКПС и PB СР».
Можно ли утверждать, что руководители «на местах» обязаны были строчить еженедельные доносы? Конечно, нет, поскольку речь идёт всего лишь о рапортах, о сообщениях. Но вот один из старых большевиков понял ленинские указания несколько иначе – в 1925 году с трибуны XIV съезде ВКП(б) он заявил:
«Ленин нас когда-то учил, что каждый член партии должен быть агентом ЧК, т.е. смотреть и доносить. Я не предлагаю ввести у нас ЧК в партии. У нас есть ЦКК, у нас есть ЦК, но я думаю, что каждый член партии должен доносить. Если мы от чего-либо страдаем, то это не от доносительства, а от недоносительства».
В принципе, если доносительство понимать в указанном мной выше смысле, то против такого доноса нет и не должно быть возражений. Однако неоднократно цитированный в литературе отрывок из выступления Якова Драбкина, известного в партии под псевдонимом «Сергей Гусев», многие восприняли несколько иначе. Вот и Александр Некрич в своей «Истории Российской империи» написал: «Сто раз прав С. Гусев, напомнив, что доносы стали нормой партийной жизни при Ленине». Припомнились слова из песни Булата Окуджавы:
Каждый пишет, как он слышит,
Каждый слышит, как он дышит…
По мнению Александра Зиновьева «донос становится средством и школой предательства в определенных условиях»:
«Он процветал и в дореволюционной России, в наполеоновской Франции, в гитлеровской Германии. В западной цивилизации он возник вместе с христианством (вспомните Иуду!). В многовековой истории христианства он сыграл роль не менее значительную, чем в кратковременной истории русского коммунизма (вспомните инквизицию, использование исповеди!). В советской истории доносы сыграли роль огромную, а тридцатые годы были годами буйства доносов».
Здесь речь идёт о политических доносах. Темой же этого исследования, как следует из эпиграфа, хотелось бы сделать донос литературный. Тут будет уместно привести отрывок из статьи Николая Добролюбова:
«Признавая за литературою главное значение разъяснения жизненных явлений, мы требуем от нее одного качества, без которого в ней не может быть никаких достоинств, именно – правды. Надо, чтобы факты, из которых исходит автор и которые он представляет нам, были переданы верно. Как скоро этого нет, литературное произведение теряет всякое значение, оно становится даже вредным, потому что служит не к просветлению человеческого сознания, а напротив, еще к большему помраченью».
Проблема в том, что бывают обстоятельства, когда литературу от политики трудно отделить. И вот сиди и мучайся – как квалифицировать ту или иную статью или даже книгу? То ли обоснованная критика, то ли приложение к обвинительному приговору. В последнем случае это уже политический донос. Такой донос пишется по заданию парткома либо по запросу НКВД и КГБ. Бывает, что донос сочиняется из зависти, в намерении насолить удачливому конкуренту, или по своеобразному велению сердца – это уже крик души, когда нет сил терпеть издевательства над идеалами, без которых жизнь теряет всякий смысл.
В качестве примера сообщу о случае, который имел место ещё двести лет назад. Некий поэт, а по совместительству ещё и цензор, оскорблённый отказом Карамзина поместить в «Московском журнале» его стихи, а кроме этого униженный издевательской рецензией на свою книгу одним из авторов этого журнала, сочинил донос, в котором обратил внимание властей на вольнодумство Карамзина, примеры которого он обнаружил в «Письмах русского путешественника». По счастью, у Карамзина нашлись влиятельные покровители.
Второй пример несколько иного рода. Николай Лесков, автор знаменитого «Левши», в молодые годы сотрудничал в «Северной пчеле». Однажды он пересказал в статье появившийся в столице слух, будто серию пожаров, случившихся в Петербурге, могли организовать студенты-террористы, и потребовал от властей подтвердить или опровергнуть эти сведения. Либеральная общественность была возмущена этой статьёй, объявила её доносом и пообещала наказать зарвавшегося журналиста собственными силами. Позже Николай Лесков написал сатирический роман, в котором подверг критике будущих революционеров, как их в то время называли – нигилистов. В персонажах романа некоторые либералы узнали себя. Последствием возникшего вслед за этим публичного выяснения отношений стал призыв Дмитрия Писарева отлучить от русской журналистики «тупоумного ненавистника будущего». Оставим на совести автора это сомнительное обвинение, однако призыв к бойкоту уж никак не сочетается со свободой слова, за которую всегда ратовали либералы.
