Посвящается
моей любимой
Марии Романушко
Стихи, вошедшие в эту книгу, начались в июне 1972 года. Тогда, тринадцатого июня, произошло удивительное и неповторимое для меня событие: я влюбился с первого взгляда. Такого со мной не случалось ни раньше, ни позже. Однако это было не только радостно, но и довольно трагично, поскольку я был женат и не помышлял о разводе.
Прошло тринадцать лет, полных замысловатыми жизненными перипетиями, пока не произошло ещё одно чудо, и судьба всё-таки нас соединила. И поворотную роль в этом сыграло одно моё стихотворение. Оно тоже здесь есть, и внимательный читатель его, несомненно, обнаружит.
…Вот уже больше трёх десятков лет мы живём непростой и счастливой, насыщенной творчеством и переживаниями супружеской жизнью. И до сих пор я не устаю радоваться тому немыслимому гонорару за небольшое стихотворение, который обогатил меня на всю оставшуюся жизнь.
В этот сборник не включены трёхстишия, посвящённые той же теме. Они составили самостоятельную книгу «Праздник по названию „ты“», ставшую одним из семи томиков моего «Собрания свободных трёхстиший».
Блеском и блёстками цирк околдован
Романушке
Блеском и блёстками цирк околдован,
цирк околдован,
цирк околдован.
Бьётся и борется сердце манежа.
Крутит прожектор, грустна словно клоун,
грустна словно клоун,
грустна словно клоун,
девочка тонкая, как надежда.
Веткою света чертит по кругу,
чертит по кругу,
чертит по кругу
быстрых и пёстрых артистов движенья,
радостно вторя каждому трюку,
каждому трюку,
каждому трюку,
словно вселяя в него вдохновенье.
Смехом и смелостью цирк околдован,
цирк околдован,
цирк околдован.
Чувств позасаленных чёртова стирка!..
Девочка светит, грустна словно клоун,
грустна словно клоун,
грустна словно клоун…
В серых глазах – два ликующих цирка.
Молдавское вино так терпко нёбу
Молдавское вино
так терпко нёбу
манящий город – странно —
наяву
и я брожу с тобой по Кишинёву
хотя мы оба влюблены
в Москву
Брожу, брожу с тобой по Кишинёву
и сердце
всё в силках твоих стихов —
пленён
свободен
счастлив – или снова
ни к счастью, ни к несчастью не готов
По Кишинёву я с тобой брожу
стихи твержу
и – боязно сказать —
люблю тебя?
в глаза твои гляжу
и не гляжу
чтобы взглянуть опять
По Кишинёву я брожу
с тобой —
в таком туманно-эфемерном смысле…
Иду один
овеянный тоской
тобой
Москвой
и радугою мыслей
Московский сквер
московский двор
московский дом
высокий
лестница с отчаянным пролётом
замок чердачный
знающий своих
и дверь, ворчливая по-матерински
пыль, сумрак, деревянные ступеньки
вдруг
голубей встревоженных салют
бог весть, в чью честь
наверно, не в мою
Тяжёлый люк
из крепко сбитых досок
открыт
и вихри ветряные вьются
свежи как горный воздух
здесь висит
старинный колокол
огромный
безъязыкий
в прикаянной покойной немоте
Ущелистые улицы внизу
дворов провалы
старые дома
поросшие печными трубами
как пни в опятах
юркие машины
лоток с оранжевой прямоугольной крышей
и люди
не глядящие наверх.
Становлюсь сентиментальным
Становлюсь сентиментальным,
не успевшим старым стать.
Позабыл свои верлибры,
начал ямбами писать.
Веря прежде, что условно
почитание имён,
бросил к пушкинскому бюсту
поэтичнейший пион.
Становлюсь сентиментальным,
да не в шутку, а всерьёз.
Стал смеяться без причины
и до слёз почти дорос.
Не стыжусь жалеть несчастных,
не привеченных судьбой…
Впрочем, что там – и счастливых
тоже жалко мне порой…
Гляжу на тебя
и – взгляд за взглядом —
бросаю в дверцы своих глаз
кусочки радости
в пищу алчному чудовищу
очаровательному дракончику
который – как кошка спрятав когти —
играет моим сердцем
царапая и кусая его
когда голоден
Моя любимая.
На миг?
На век отныне?
Не всё ль равно,
когда сейчас во мне
скрестились шпаги
стольких вещих линий:
ладонь,
душа,
знамения во сне…
Моя любимая.
Не любящая,
нет.
Я не готов
для этой сладкой боли.
Моя любиммая.
Плененье без тенет.
И сердце
– вольное —
искало не того ли?
Моя любимая.
Тобой я весь,
как тёплым светом сказки,
озарён.
И для меня
счастливейшая весть —
ты счастлива
в скрещении времён.
Если залить бронзой
горящую пустоту моей души
и потом разбить на куски
ненужную оболочку тела —
получится твоё изваяние.
Кто ты
внезапное благословение
жалкой моей души?
Кто ты?..
Не представляю
за что
и с каким умыслом
строгая наша судьба
так щедро
и так безжалостно
меня одарила…
Стать пространством
поющим и нежным
незаметным как воздух
тёплым словно солнечный свет
Стать свою любовью к тебе
В воздухе по зову воображения
В воздухе
по зову воображения
носятся целые вселенные,
сталкиваясь друг с другом реже,
чем самолёты в ясную погоду,
но съёживающиеся в комочек
в объятиях неприметного запаха
обжитой квартиры.
Прилетевшая сказка
– вот она —
уже не сказка, а жизнь
Но жизнь
доподлинная твоя жизнь
которую в половодье времени
уносят холодные льдины лет
жизнь, бессильная перебраться
даже схватясь за протянутую руку
на берег настоящего
Эта жизнь – уже сказка
сказка со страшными превращениями
Лучше не слушать её на ночь
Мы совсем рядом
но полубесконечное расстояние
разделявшее нас так долго
что мы почти привыкли
к его обоюдоострому лезвию
а оно – к нам
своим живучим жертвам
это бесстыжее расстояние
не желает исчезать
как ему положено
по благородным физическим законам
Оно сложилось плотной гармошкой
и не позволяет нам
даже взяться за руки
С тех пор, как узнал тебя
С тех пор, как узнал тебя,
забыл про одиночество,
и среди тех, кто меня окружает,
всегда на одного человека больше,
чем это кажется остальным.
Как я чужд этим людям и этим делам
Как я чужд этим людям и этим делам
душат меня их объятья
их сонная жизнь усыпляет
Лишь тайная струйка прохлады
мысль о тебе
Сложная арифметика
Я улетел от тебя из нашего А
в совершенно не нужный мне Б
Ты уехала в бессмысленно далёкий В
Я возвращаюсь в опустевший А
чтобы за день до твоего возвращения
отправиться в почти ненавистный Г
измучен и озадачен тем
как два человека
ухитрились занять своей разлукой
четыре города
Хорошо
есть над чем поломать голову
Здравствуй, Голубая Ресничка
Здравствуй, Голубая Ресничка!
Вспоминаю вчерашний день
Утром видел тебя в Москве
Вечером
Бродил по старому Таллинну
Исколотый красотой его улочек
Чуть не плача из-за того
Что дни делятся на утро и вечер
Что жизнь делится на здесь и там
Знаешь, Голубая Ресничка
Я боюсь выходить из гостиницы
Берегу от тоскливой боли
Глаза
Привыкшие за последнее время
Видеть чудесное – только
Вместе с его отражением
В сероглазой весёлой печали
