Засада… Не в том смысле, что у нас проблема – просто сидим. Багратион рассердился, что мы оставили пушки в Смоленске, и велел добыть новые. Сам-то 23 потерял, но ему можно. Он командующий 2-й Западной армией, генерал от инфантерии и вообще князь древнего рода. Хотя в Грузии таких князей – каждый второй после каждого первого. Наши пушки были полным барахлом: две списанные трехфунтовки и еще пара древних четырехфунтовок, которые мы притащили из имения графини Хрениной. Для них и ядер-то не сыскать, как и стаканов с картечью – сами заряды вязали. Но формально выглядит ужасно: потеря целой батареи. И не важно, что пушки мы заклепали, а французам они и на хрен не сдались – у них другие калибры, но фитиль нам со Спешневым Багратион вставил от души. Дескать, обязаны были вывезти. Бросить раненых, погубить людей, но железяки притащить. Здесь другое представление об оружии: пушки дороже человеческих жизней. Орудие стоит дорого, и делать его долго, а солдат бабы новых нарожают. 1812 год…
Это я ворчу. Посидите в засаде сутки – сами озвереете. Заняться совершенно нечем – только наблюдать из кустов, как прет на восток «La Grande Armée»[1]. Наполеону надоело сидеть в Смоленске, и он погнал своих баранов на убой. Торопятся покойнички… Лучше бы в Днепре утопились: и сами бы не мучились, и нам легче. Нет же, Москву им подавай! Медом им там, понимаешь ли, намазано. Будет вам мед – с мерзлой кониной вприкуску. На всю жизнь запомните…
Отслеживать передвижение французов легко – их выдают огромные столбы пыли. Они поднимаются высоко к небу – видно за несколько километров. Колеса повозок и тысячи ног размолотили грунт местных дорог в прах. Ноги проваливаются в него по щиколотку, а то и более. Дождей нет, жара, и вся эта взвесь, взбиваемая сапогами и копытами, висит в воздухе, оседая на мундирах и потных лицах. Солдаты превратились в негров – только белки глаз видны на черных лицах. Мундиры у всех одинаково черные. Помыться и постираться нельзя – с водой плохо. Ее и для питья не хватает. Колодцы в деревнях вычерпываются до дна передовыми частями, идущим следом достается жидкая грязь. Люди пьют из луж и болот, случается – и конскую мочу[2]. Здоровья армии это не добавляет. «La Grande Armée» ползет на восток, как линяющая змея, оставляя по пути клочки кожи. Но ползет – воля императора. Не ходил бы ты, Бонапарт, по шерсть – не вернулся бы стриженым…
Скучно. Сидим себе в лесочке, наблюдая с опушки за дорогой. Хотя, чего там разглядишь в пыльном облаке? Выбором цели занимаются казаки из приданной батальону полусотни – их на это счет жестко проинструктировали. Не добычу искать, наскакивая на отставших французиков, а выпасти для нас подходящую артиллерийскую часть – сравнительно небольшую, чтобы справиться, но с необходимыми орудиями. Двенадцатифунтовки не годятся – слишком тяжелые, шестифунтовки будут в самый раз. Четыре у нас есть – захватили под Смоленском, еще столько взять – и Багратион успокоится. Что-то он в последнее время неровно к нам дышит. Хотя не только к нам. Назначение Кутузова главнокомандующим расстроило генерала: в этой роли он видел себя. Царь решил иначе. Не потому, что питает слабость к Кутузову – тут ровно наоборот: не любит Александр I прославленного полководца – живой упрек своей глупости. Под Аустерлицем Александр решил показать Наполеону, какой он крутой перец, и, не став слушать возражения Кутузова, полез в бой. Результат известен. Если бы не героизм отряда Багратиона, задержавшего французов у Шенграбена, полетели бы от русской армии клочки по закоулочкам. Но и так кровью умылись…
Кутузова и Багратион не любит. Считает его слишком осторожным, медлительным, чрезмерно угодливым. Что есть, то есть. Лукавый царедворец – это про Кутузова. Трудно его за это упрекать – времена такие. Не угодишь императору – отправят в ссылку. Суворов в такой пребывал, да и у Михаила Илларионовича проблемы были. Но не Багратиону Кутузова винить – сам несколько лет отирался при царском дворе. Его отличал Александр I и особенно его мать – вдовствующая императрица Мария Федоровна, в девичестве София Вюртембергская. В числе избранных лиц Петра Ивановича постоянно приглашали разделить трапезу с царской семьей – великая честь по нынешним временам. И ждала бы князя блестящая карьера, не угоразди его влюбиться в сестру императора Екатерину. Та ответила взаимностью. Александра I этот мезальянс, мягко говоря, в восторг не привел. Мало того, что Багратион по своему происхождению не мог претендовать на руку его любимой сестры, так еще пылкий грузин состоял в законном браке! Пусть в несчастливом – его ветреная супруга шалила в Европе, но тем не менее. Екатерину срочно выдали замуж, а Багратиона отправили на юг воевать с турками. Лавров он там не снискал. Противника бил, гонял по берегам Дуная, но вожделенного мира не добился, как и сменивший его генерал Каменский 2-й[3]. А вот Кутузов смог. Разработал блестящую операцию, выманив турок на левый берег Дуная, где и дал им прикурить. Одержав победу, сумел потрафить султанскому визирю, тонко сыграв на струнах турецкой души, вследствие чего привез в Петербург такой нужный России мир. В результате осыпан почестями, стал светлейшим князем и великим полководцем в глазах народа. Собранный Александром I Чрезвычайный комитет единогласно высказался за назначение Кутузова главнокомандующим. И царю пришлось, скрепя сердце, подписать указ.
Вот такие страсти в петербурхах. А мы тут сидим, сухарь жуем. Костры зажигать нельзя. Увидят французы дым и заглянут на огонек. С них станется: у самих-то, поди, и сухарей нет. Ну, а те, что есть, не разжуешь без водички. У нас ее хоть залейся: нашли в лесочке ручеек. Наполнили манерки, напоили коней. Жить можно, только пушки нужны. Где эти сыны Дона бродят? Чуть свет ускакали – и ни слуху, ни духу. Хотя Чубарый, кровь из носу, обещал орудия для нас сыскать.
Чубарый – это фамилия и прозвище одновременно. Лицо у хорунжего в пигментных пятнах, как и круп его коня. Отсюда и погоняло. Кудрявый чуб, взгляд с прищуром. Про таких говорят: «Жох!» Первое, что спросил, прибыв в батальон:
– Как дуван делить будем, господин майор?
Спешнев от такой наглости онемел, но я ждал от казака чего-то подобного, поэтому пришел на выручку командиру батальона.
– По справедливости.
– Это как? – сощурился Чубарый.
– Все, что возьмете сами, без егерей – ваше. В совместном деле – доля, равная с другими. Остальное – в пользу батальона.
– Годится, – кивнул хорунжий, подумав.
– Но приказы мои выполнять в точности! – добавил пришедший в себя Спешнев. – Вздумаете шалить, своих грабить – попрошу командующего армией отправить вас обратно к Иловайскому с соответствующей реляцией. Это ясно, хорунжий?
